Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [27]
Заключение
На исходе царской эпохи из традиционной взаимной маскулинной сексуальности выросла русская городская мужская гомосексуальная субкультура. Гомосексуальный мужской мир не был чем-то чужеродным обществу, а являлся его жизнестойкой и плодотворной частью. Только гетеросексистский и националистический шовинизм может утверждать, что гомосексуальная субкультура была завезена в царскую Россию или СССР из-за границы или явилась порождением коммунистического произвола>122.
Интимные отношения внутри традиционной мужской социальной иерархии, например, отношения между хозяевами и прислугой, сохранившиеся еще в последние годы царской России, принадлежат к старейшей маскулинной сексуальной культуре российского общества. Здесь было мало специфических групп, осознававших себя «своими людьми» с их женоподобным обликом или представителями строго определенной сексуальной ориентации. Индивиды, наделенные властью, совершали однополые эротические действия ради удовольствия, а их подчиненные часто искали покровительства и материальных благ. Однако многие вполне терпимо относились к «барским шалостям» и не всегда ждали вознаграждения. Это была сексуальная культура, порожденная снисходительным отношением как народа, так и элиты к маскулинному сексуальному высвобождению и, возможно, сознанием того, что «нормальные» способы удовлетворения мужской «похотливости» (в первую очередь речь идет о женской проституции) были дорогостоящими или чреватыми венерическими болезнями>123. Но степень этой терпимости (сравнительно с западными взглядами на эрос между мужчинами) не стоит преувеличивать. Дневники и иные источники свидетельствуют, что русские мужчины, принадлежавшие к различным классам, часто считали эти действия «греховными», даже если сами совершали их>124.
Современная гомосексуальная субкультура, базирующаяся на традиционной сексуальной модели, оформилась на фоне быстрой урбанизации и ускоренного внедрения рыночных отношений, обезличивших отношения между работодателем и наемным работником. Значительная часть членов этой субкультуры распознавали друг друга по характерным словечкам и жестам, минуя классовые, возрастные и образовательные барьеры. Собственно обитатели гомосексуального мира смело использовали женоподобные манеры, жесты и одежду, другие, вероятно, осваивали менее заметные символы, вроде ярко-красных галстуков или красных платков, торчащих из нагрудного кармана, ставшие в 1908 году «своего рода гомосексуальной униформой». Можно говорить о зарождении в то время чувства самоиндентификации, поскольку некоторые мужчины, имевшие эротические отношения с представителями своего пола, стали относить себя и своих друзей к «теткам» или «своим людям». Другие же (подобно «женоненавистникам» или некоторым «педерастам за деньги») противились такой маргинализации личностей и взамен этого публично демонстрировали нормативную маскулинность, скрывая и трансгрессивные намерения. Коммерциализация захлестнула этот специализированный рынок. В последние годы царской эпохи «банные шалости» крестьянской артели превратились в эффективно организованную, но печально известную мужскую проституцию в банях, теперь более скрытную и похожую на лицензионную женскую секс-торговлю. «Балы женоненавистников» и руководимые «тетками» балы могли, очевидно, рассчитывать исключительно на доходы от «своих людей».
После 1917 года революционное законодательство сочло, что гомосексуальность заслуживает терпимого к себе отношения. Но само существование гомосексуального мира не соответствовало коммунистической цели перестройки быта. Постепенно теряя излюбленные общественные места (номера отелей и бань, кабинеты ресторанов, залы для поэтических чтений, кабаре для веселого времяпрепровождения), некоторые гомосексуалы удалились в сугубо приватные сферы. Но опрометчивым было бы утверждение, что «в туалеты людей загнала» исключительно политика Советской власти. Некоторые периферийные общественные места были словно специально обустроенными сексуали-зированными территориями, представлявшими собой как бы географические точки живой городской гомосексуальной субкультуры. После 1917 года гомосексуалы и их половые партнеры-мужчины продолжали знакомиться в общественных туалетах, на бульварах и в парках. Они узнавали друг друга по специфическим жестам и ритуальным приветствиям. Даже М.А. Кузмин, основоположник гомосексуальной традиции в русской литературе, имевший собственную комнату, одним осенним вечером 1924 года решил выследить на улицах Ленинграда «приятного» молодого «профессионала», и это «приключение» напомнило ему о дореволюционных шалостях. Секс в общественных местах служил к тому же средством самоутверждения.
Глава 2
«НАШ КРУГ»
Секс между женщинами в России ЭПОХИ МОДЕРНИЗАЦИИ
Что касается меня, то моя любовь к существу своего пола так же велика, чиста и священна, как любовь нормальная к другому полу: я способен на самопожертвование, я готов был бы умереть за любимого человека, который бы понял меня. Как тяжело, что нас считают развратниками и больными
Миром правят числа. Все чаще и чаще решения принимают не люди, а математические модели. В числах измеряется все – от наших успехов в образовании и работе и состояния нашего здоровья до состояния экономики и достижений политики. Но числа не так объективны, как может показаться. Кроме того, мы охотнее верим числам, подтверждающим наше мнение, и легко отбрасываем те результаты, которые идут вразрез с нашими убеждениями… Анализируя примеры обращения с численными данными в сферах здравоохранения, политики, социологии, в научных исследованиях, в коммерции и в других областях и проливая свет на ряд распространенных заблуждений, нидерландский журналист, специалист по числовой грамотности Санне Блау призывает мыслить критически и советует нам быть осмотрительнее, о чем бы ни шла речь – о повседневных цифрах, управляющих нашим благополучием, или о статистике, позволяющей тем, кто ее применяет, достичь огромной власти и влияния. «Числа влияют на то, что мы пьем, что едим, где работаем, сколько зарабатываем, где живем, с кем вступаем в брак, за кого голосуем, как решаем вопрос, брать ли ипотеку, как оплачиваем страховку.
В эпоху тотальной цифровизации сложно представить свою жизнь без интернета и умных устройств. Но даже люди, осторожно ведущие себя в реальном мире, часто недостаточно внимательно относятся к своей цифровой безопасности. Между тем с последствиями такой беспечности можно столкнуться в любой момент: злоумышленник может перехватить управление автомобилем, а телевизор – записывать разговоры зрителей, с помощью игрушек преступники могут похищать детей, а к видеокамерам можно подключиться и шпионить за владельцами.
Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.
О чем это? • о ключевых словах современной науки; • о самых страшных экспериментах; • о сущности цивилизации. «Любому человеку нужен просто разговор – о важном, научном. Это задача научных журналистов. И один из самых ярких, самых ясных, самых ответственных – Григорий Тарасевич». Александр Архангельский, телеведущий, писатель, профессор Высшей школы экономики «…Книга вызывает множество противоречивых чувств: с рядом моментов хочется спорить, от большинства историй смеялась в голос, а от некоторых глав становилось безумно грустно».
История машинного обучения, от теоретических исследований 50-х годов до наших дней, в изложении ведущего мирового специалиста по изучению нейросетей и искусственного интеллекта Терренса Сейновски. Автор рассказывает обо всех ключевых исследованиях и событиях, повлиявших на развитие этой технологии, начиная с первых конгрессов, посвященных искусственному разуму, и заканчивая глубоким обучением и возможностями, которые оно предоставляет разработчикам ИИ. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму.