Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [138]

. Подавление исторической и культурной памяти об однополой любви и претензии на невинность России, спасшейся от западной извращенности и «первобытной» развращенности, являло собой значительный элемент в гендерной политике чистых «народных национальных особенностей», которые пропагандировал коммунизм. По словам Терри Мартина, эти самые «национальные особенности» и были ключевым источником неотрадиционализма⁹.

Представление о том, что однополые отношения чужды национальной культуре, всё чаще повторяются в антизападном дискурсе. Прежде всего это наблюдается в коммунистических режимах (Куба, Китай), а также в развивающихся странах с рыночной экономикой, со своими особыми политическими системами (вроде Зимбабве, Ирана и Малайзии). «Постколониальная гомофобия» этих наций является реакцией на внедрение европейской секс-гендерной системы и одновременно на институционализацию гомо/гетеро/бинаризма — ключевого инструмента западной политики в сфере сексуальных отношений¹⁰. Сталинизм стал первым из пустившихся в такой гомофобный дискурс, однако почва для него была удобрена много раньше интеллектуальной жизнью России. Коллективная амнезия в отношении секс-гендерного диссидентства сохранила и развила неотради-ционалистский миф о «чистоте» России, зажатой между больным, зараженным Западом и развращенным Востоком.

иложение

СКОЛЬКО ВСЕГО ЖЕРТВ ЗАКОНА ПРОТИВ МУЖЕЛОЖСТВА?

Оценка числа мужчин, осужденных в СССР согласно закону против мужеложства 1934 года, доходила до отметки в 250 тысяч¹. Организаторы недавней кампании против гомофобии в Российской Федерации склонялись к примерно 60 тысячам судебных приговоров за 59 лет действия закона. Эта оценка основана на сведениях из советологических источников о том, что в период с конца 1960-х и вплоть до 1970-х годов ежегодно осуждалось около тысячи мужчин; однако такая же цифра механистически распространяется и на более ранние десятилетия. Также предпринимались объяснимые попытки (в которых, впрочем, игнорировались исторические различия) сопоставить количество мужчин, получивших приговор за мужеложство в Советском Союзе, с общим числом жертв, отправленных в концентрационные лагеря за мужскую гомосексуальность в фашистской Германии².

Нил Маккенна (McKenna, Neil) был прав, заявив, что мы так никогда и не узнаем, сколько мужчин пострадали из-за этого закона. Первая, и наиболее серьезная, проблема при попытке подсчитать жертвы объясняется полным отсутствием данных о применении этого закона службами госбезопасности. Насколько известно, ни один иностранный или российский академик, ни коммунистическая организация, ни одна политическая партия или политик не обращались к сменившей КГБ структуре с просьбой получить доступ к данным, которые, возможно, у них есть, проливающим свет на историю арестов гомосексуалов советским Комитетом госбезопасности, а также их судьбу и поднадзорную жизнь в лагерях. (Аналогично ничего не известно о попытках получить более полные исторические объяснения из Ар-

хива Президента Российской Федерации или Архива Министерства внутренних дел.) Табу на исследование этой темы по-прежнему остается в силе, а награда за инициирование такого запроса может показаться скромной, если сопоставить ее с возможными нежелательными последствиями. Более того, из той строго дозированной информации, что была предана огласке в 1993 году с целью оправдать тогдашнюю декриминализацию мужеложства, мы можем предположить, что русские официальные лица также полагают, что они мало что выиграют с политической точки зрения от предоставления более подробной информации.

В нынешней российской ситуации вряд ли удастся добыть документальное подтверждение о якобы «нескольких тысячах» мужчин-гомосексуалов, заключенных в тюрьму органами госбезопасности³. Второй поток осуждений, зарегистрированный обычной милицией и судами, оставил лишь обрывочные и нечеткие следы в архивных хранилищах, доступных для исследователей. Эти данные сведены в таблицы ниже. В табл. 1 предпринята попытка свести воедино данные за период с 1934 по 1950 год. Эти «моментальные снимки» позволяют предположить, что правительственные чиновники всё же вели некий учет приговоров за мужеложство. Однако эти дела имели статус особой секретности, особенно учитывая, что те же статистики собирали и публиковали аналогичные данные для внутреннего пользования по контрреволюционным преступлениям и другим половым преступлениям, процессы над которыми проходили в обычных судах. В таблицах осуждений по интересующей нас статье Уголовного кодекса соответствующие столбцы подчас оставались незаполненными. Если приговор вступал в силу, судебные органы неохотно давали официальные разъяснения. Крайнее нежелание включать такую информацию даже в служебные документы, вероятно, свидетельствует о том, что органы госбезопасности прямо ответственны за внедрение закона против мужеложства в сталинскую эпоху. Мы не знаем, сколько мужчин были арестованы за это «преступление». В доступной исследователям статистике с 1951 по 1960-е годы зияет большая брешь. Но если поначалу ответственность за приведение в исполнение закона против мужеложства и в самом деле несли органы госбезопасности, то напрашивается вывод, что означенный информационный пробел может соответствовать времени, когда эта обязанность была вменена обычной милиции.