Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [121]

«Противоестественная половая жизнь с разными женщинами»

В то время как переоценка мужской гетеросексуальности проводилась преимущественно в судебных процессах по обвинению мужчин в мужеложстве, сталинистские идеалы «нормальной» женской сексуальности строились без обращения к карательным мерам за однополую любовь. Взаимная женская любовь ютилась в приватных пространствах, а не на так называемых сексуализированных публичных территориях, оккупированных мужской гомосексуальной субкультурой, и не привлекала внимания милиции. И всё же, несмотря на отсутствие прямо выраженного запрета, нейтральный в гендерном отношении закон охватывал деяния, предполагающие отношения между взрослыми и «лицами, не достигшими половой зрелости», и допускал уголовное преследование женщин за секс с девочками. Два таких дела, имевшие место в Московском регионе (в 1925 и в 1940 годах), иллюстрируют трансформацию взглядов юристов на женскую гомосексуальность. Этот сдвиг отражает более глубокие изменения в советской половой этике, а также обнаруживает случаи лесбиянства в сталинскую эпоху.

Первое дело было возбуждено в конце 1923 года по жалобе, поданной нарследователю Волоколамского уезда матерью девочки-подростка, которая якобы была изнасилована женщиной-почтальоном. Нина, которой на момент события исполнилось пятнадцать с половиной лет, сказала, что Феодосия П., двадцати двух лет, убедила ее в том, что она — переодетый мужчина, и между ними началась любовная связь. В конце лета 1923 года Нина сказала матери, что она больше не девственница, добавив, что Феодосия, вероятно, не женщина. В ответ на жалобу матери народный следователь приказал провести гинекологическое обследование Феодосии. Оказалось, что та — женщина с нормальными гениталиями. Нину также обследовали, и выяснилось, что она достигла половой зрелости и уже рассталась с девственностью (в заключениях сообщалось, что она «хорошего сложения... развита» для своего возраста). После этого Нина попыталась отозвать жалобу: «Я ей (Феодосии. — Ред.) прощаю за ее шутку», и потребовала, чтобы их письма, находящиеся в руках следователей, были возвращены ей или сожжены⁶⁸.

Опубликованные записи не давали повода для продолжения этого дела, слушание которого состоялось в Московском областном суде лишь в апреле 1925 года. Однако из объяснений можно понять, что «нарследователь познакомил Феню (Феодосию. — Ред.) с явлениями гермафродитизма»⁶⁹. Та с детства причисляла себя к мужчинам. Это дело привлекло внимание судмедэкспертов и, вероятно, породило дискуссии между гинекологами и психиатрами. Когда суд наконец состоялся, были представлены новые данные гинекологического обследования, проведенного Вениамином Абрамовичем Рясенцевым (1874—?). Никаких отклонений от норм женского организма (в том числе признаков гермафродитизма) у Феодосии обнаружено не было. Более того, выяснилось, что Нина уже давно достигла половой зрелости. К тому же неординарность строения организма Феодосии секретом для нее не являлась, поскольку в суде она заявила: «Не верю и сейчас, что П. женщина, [она] не женщина, а гермафродит»⁷⁰. Судебный психиатр Н.П. Бруханский засвидетельствовал, что письма парочки — явное доказательство их «гомосексуальности». Суд не смог согласовать показания Феодосии и Нины о степени их вины в случившемся и ухватился за обследование В.А. Рясенцева, дабы объявить, «что в данном случае имели место развратные действия по взаимному соглашению лиц, достигших половой зрелости». Феодосия была оправдана⁷¹. В 1925 году суд имел возможность воспользоваться результатами судебно-медицинских обследований, в данном случае на предмет половой зрелости и отсутствия физиологических отклонений у «извращенных» личностей, чтобы разобраться в противоречивых показаниях и закрыть дела, считая основанием для этого «взаимное согласие», задающее сексуальный выбор взрослых людей. Мнение гинекологов и переписка обеих женщин исключали всякую мысль о надругательстве над Ниной. Было доказано, что гермафродитизм, или неестественно «увеличенный клитор», не мог позволить Феодосии совершать половые акты. Между тем это не устранило подозрений, что в отношениях с девушкой она могла использовать «каучукового мужа»⁷². Гинеколог и психиатр представили в суд данные медикоюридической экспертизы, демонстрирующие обоюдное согласие между половозрелыми людьми, и судьи воспользовались лексикой периода сексуальной революции, чтобы избавиться от неразрешимой дилеммы.

Подобный случай, рассматривавшийся в Московском городском суде в 1940 году, показывает, как использовались судебно-медицинские и психиатрические доказательства для осуждения женщины, обвиняемой в «развратных действиях» по отношению к девочке-подростку, «не достигшей половой зрелости». Очевидно, это дело привлекло внимание властей также в связи с жалобой матери, к тому же в суде ее показания были подтверждены, но крайней мере, тремя свидетелями. В 1936 году Ирина Степанова, член партии и научный работник⁷³, познакомилась с Анной [Жуковой], шестнадцатилетней дочерью некой жительницы Ленинграда, и в последующий год завязала с ней дружеские отношении. В конце 1937 года И. Степанова вступила в половые отношении с Анной, лишив ее девственности с целью «проверки “честности”», а затем, в январе 1938 года, уговорила ее покинуть свой дом в Ленинграде и переехать вместе с ней в Москву, где они прожили до середины 1939 года. Вероятно, в ответ на жалобу матери Анны милиция весной либо в начале лета нагрянула на квартиру И. Степановой. Был изъят ее дневник, позднее использовавшийся против нее. В августе она была исключена из партии. Каким-то образом Анну удалось убедить свидетельствовать против Ирины, и в апреле 1940 года сожительницы предстали друг против друга во время двухдневных слушаний за закрытыми дверями