Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [109]

Женщинам в этой драме отводилась сугубо вспомогательная роль, однако в пределах класса она была сложной и противоречивой. Как и крестьян из «заброшенных» регионов, колхозников и пролетариев, в 1930-е годы женщин всё чаще призывали включаться в общественную жизнь и идти работать по найму. В производственной сфере эмансипация женщин поощрялась, они были вынуждены освобождаться от патриархально настроенных отцов и мужей, которые не вправе были препятствовать продвижению по службе. Женщины всё больше становились похожими на мужчин, что в некоторых случаях расценивалось как «маскулинизация». Тем временем движение «общественниц» пропагандировало фемининный и вполне приземленный идеал для новой элиты, вкушающей сладкие плоды социализма. Две противоположные тенденции сосуществовали в непростом моральном равновесии, героизм личного самосовершенствования и достижений в труде, с одной стороны, и преисполненная долга забота о привнесении культуры во все сферы жизни — с другой. Культ материнства, вероятно, был вызван к жизни, чтобы устранить крайности «маскулинизации», необходимой женщинам из рабочего класса на фабриках или на аэродроме. Опыт материнства объединял «общественниц» в их деликатной роли благодетельниц и женщин, работающих у станка⁸⁴.

«Гротескный гибрид»⁸⁵ сталинской семейной политики породил уродливую форму принудительной гетеросексуальности, которая сводилась в основном к призывам о повышении рождаемости. Гетеросексуальность, по И.В. Сталину, строилась на многочисленных страхах и импульсах. Это был некий нервный сплав, достойный честолюбивой «культуры» выскочек, которую желала обрести новая советская элита⁸⁶. Субкультура мужской гомосексуальности угрожала чистоте здорового советского юноши и таила в себе возможности для его совращения. Выродившиеся остатки побежденной буржуазии, аристократии и духовенства — пережитки российского прошлого — попрятались по салонам и притонам, культивируя мужскую проституцию и практику «профессионального мужеложства». «Психическое заражение» угрожало еще больше подорвать и без того падавшую рождаемость, как раз накануне маячившей на горизонте войны. Сексуально неустойчивые мужчины нуждались в трудотерапии, которая научила бы их «нормальному» образу жизни. Женщинам такая перспектива не грозила, поскольку сколь-либо заметной сети «гомосексуалисток» не наблюдалось. Предполагалось, что редко встречавшихся, аномальных «маскулинизированных» женщин, преследовавших «нормальных» молоденьких девушек, могли распознать врачи и при необходимости подвергнуть принудительной изоляции. Поэтому необходимости пересматривать закон не было. Между тем «нормальным» молодым девушкам важно было напомнить слова В.И. Ленина о том, что их свобода любить не является свободой «от серьезного в любви, от деторождения». Биология девушки естественным образом подтверждает ее статус как «нормальный», а культ материнства должен напоминать ей о цели ее сексуальности.

Часть третья

ГОМОСЕКСУАЛЬНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ И СУЩЕСТВУЮЩИЙ СОЦИАЛИЗМ

Глава 8

«ПОЙМАН С ПОЛИЧНЫМ»

Гомосексуальность в сталинских судах

СТАНОВИТСЯ АНТИОБЩЕСТВЕННЫМ ЯВЛЕНИЕМ

С тех пор как заместитель председателя ОПТУ Г.Г. Ягода обратил внимание на 130 мужчин, арестованных в конце лета 1933 года во время рейдов на «педерастов» в Москве и Ленинграде, поток жертв, преследуемых системой и подвергавшихся незаконным наказаниям, пополнился новыми социальное аномальными» лицами. Число влившихся в этот поток в качестве осужденных «педерастов» остается неизвестным из-за недоступности архивов¹. И всё же с помощью новых архивных материалов можно попытаться изучить процессы, проводившиеся над вторым потоком мужчин — «педерастов» и «гомосексуалистов». Природу и значение судов над этими людьми в сталинскую эпоху можно постичь путем обращения к раздробленным, фрагментарным источникам, имеющимся в нашем распоряжении. Главным образом это вынесенные приговоры и прошения об апелляции. Как бы ни были малочисленны эти дела, они позволяют предположить, что советское правосудие помогало выстраивать конструкцию сталинистской гетеросексуальности.

Представление о Советском Союзе времен «холодной войны» побудило некоторых историков расценить понятие «сталинское правосудие» как оксюморон. Режим, опирающийся на террор и репрессии, вряд ли мог серьезно заботиться об установлении эффективной системы уголовного судопроизводства². Между тем происходившее в 1930-е годы и позднее представляло собой окрошку из текущей практики правосудия и репрессий с насилием. Порой система террора угрожала напрочь вытеснить обычную юриспруденцию. Использование в период коллективизации 1932— 1933 годов разработанных судьями и прокурорами механизмов раскулачивания и депортации зажиточных крестьян ввергло деревню в своего рода гражданскую войну. Как пишет Питер Г. Соломон (Solomon, Peter Н.), на пике эпохи великого террора 1937—1938 годов прокуратура целенаправленно наращивала число обвинительных приговоров с высшей мерой наказания (смертная казнь через расстрел)³. Однако после 1938 года структуры, занимавшиеся тайными операциями и репрессиями, применявшимися уже выборочно, были отделены от органов нормального правосудия (профессиональную подготовку новых кадров для которого стремились улучшить в последние годы правления И.В. Сталина). П. Соломон утверждает, что в то время традиционное правосудие сохранялось исключительно для пускания пыли в глаза международным наблюдателям. Советскому Союзу, пока он вел пропагандистскую войну с фашизмом, а позднее — во время «холодной войны», было выгодно казаться «нормальным государством» с европейским судопроизводством и видимостью законности. После принятия в 1936 году «сталинской» конституции советские власти стремились создать справедливую, «правильную» и даже «совершенную» систему правосудия. Этот план советским законодателям удастся реализовать лишь после 1945 года, когда большинство представителей юриспруденции смогло получить специальное юридическое образование