Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [101]

Пространное послание Г. Уайта начиналось вопросом к И.В. Сталину: «Может ли гомосексуалист считаться человеком, достойным состоять членом Коммунистической партии?» Журналист изложил марксистские аргументы против полного запрета мужеложства, который, как он утверждал, порождал ни на чем не основанные противоречия в советском обществе, «требовал [для безобидного меньшинства] “уравниловки” в области половой жизни», к тому же игнорировал научный аспект проблемы. Новый закон отвергал положения предыдущего советского закона, защищавшего половую свободу личности и половую неприкосновенность. Предыдущий закон отражал решимость советской власти разрешить капиталистические противоречия в этом вопросе. Социальное положение гомосексуалов Г. Уайт уподобил положению других слоев общества, страдавших от дискриминации, — женщин, «цветных рас» и «нацменов». Адресат И.В. Сталина провел тонкую разграничительную линию между личной жизнью коммуниста (к этой, приватной, сфере относятся и половые пристрастия последнего) и случаями, когда гомосексуальность в буржуазном обществе становилась достоянием общественности и перетекала в политическую плоскость. В письме Г. Уайт обратился к взглядам Карла Маркса (1818—1883) и Ф. Энгельса в свете политического аспекта гомосексуальности, а также одобрил линию Коминтерна в отношении приписанных М. ван дер Люббе контактов с надистами-гомосексуалами. Журналист бичевал лицемерие фашистских политиканов, разгромивших Институт сексологии М. Хиршфельда, напомнил И.В. Сталину о его критике с трибуны XVH съезда ВКП(6) (26 января — 10 февраля 1934 года) «уравниловки» в жалованье, условиях жизни и «в области потребностей и личного быта» как «достойной какой-нибудь первобытной секты аскетов», но не достойной марксиста. Обращение к теме уравниловки имело, по мнению журналиста, прямое отношение к вопросу о гомосексуальности, поскольку новый закон вынуждал биологически отличающееся меньшинство подвергнуться «уравниловке в области половой жизни»³⁴.

Письмо И.В. Сталин направил в архив, сопроводив пометой: «Идиот и дегенерат»³⁵. Документ сохранился в деле вместе с другими материалами о введении нового закона. Это наводит на мысль, что аргументы Г. Уайта не воспринимались как бред идиота, а были весьма полезны в незнакомом дискурсе. Чтобы дать отпор позиции автора письма, И.В. Сталин обратился к оратору, хорошо знакомому с европейской риторикой на сей счет. Статья Максима Горького (наст.: Пешков, Алексей Максимович; 1868— 1936), советника вождя по культуре, под названием «Пролетарский гуманизм», вышедшая в «Правде» и «Известиях» 23 мая 1934 года, стала первым публичным разъяснением причин рекриминализации мужской гомосексуальности, сделанным под углом пропагандистской войны между фашизмом и коммунизмом³⁶.

Целью этой войны было моральное разложение и откровенное совращение юношества нации, в особенности молодых мужчин как производительной и военной силы во вред враждебной политической системе. Нарочитое идеологически мотивированное беспокойство о совращенных юношах взывало к излюбленным стереотипам. М. Горький запустил миф об изначальной чистоте России, чтобы сделать рельефнее набившие оскомину утверждения о том, как контрастирует эта страна со сверхцивилизованным Западом. При этом писатель объявил, что пролетарский гуманизм преобразует громадные резервы «физической энергии» «варварской» России в продуктивную, «интеллектуальную» энергию. Не способный на это капитализм нанял фашизм, чтобы мобилизовать физически и морально опустошенных отпрысков буржуазии, сыновей алкоголиков, истеричек и сифилитиков. «В тысячах серых, худосочных лиц здоровые, полнокровные лица заметны особенно редко, потому что их мало». Среди «сотни фактов, которые говорят о разрушительном, разлагающем влиянии фашизма», гомосексуальность была одной из наиболее «щекотливых» характеристик. На кон ставились не только чистота и здоровье населения, но и его культура. «В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуемым, а в “культурной” стране великих философов, ученых, музыкантов (т. е. Германии. — ДА.) он действует свободно и безнаказанно». Фашистское «зелье» национализма и антисемитизма приобщало юношество к «социальному цинизму, садической страсти к убийству». Своим пресловутым лозунгом «Уничтожьте гомосексуалистов — фашизм исчезнет» М. Горький опровергал разом все утверждения о том, что гомосексуалы — социальное меньшинство (как евреи или «безоружные индусы, китайцы, негры»), нуждавшееся в государственной защите³⁷. Исходя из содержания этой неоднократно цитированной статьи, отражающей задним числом рекриминализацию мужеложства в 1934 году, можно сделать вьюод, что исполнительному М. Горькому, вкратце ознакомившемуся с посланием Г. Уайта И.В. Сталину, было поручено развенчать претензии к новому закону³⁸.

Внешне спонтанный запрет мужеложства привел должностных лиц, в том числе чиновников от литературы и медицинских экспертов, в замешательство. Не все они были готовы смириться с последствиями, которые запрет нанес сферам их компетенции. Наиболее ярким примером такого смятения явилась покупка директором Государственного литературного музея Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем (1873—1955) хорошо известного дневника и бумаг ленинградского поэта М.А. Кузмина. В ноябре 1933 года последний получил 25 тысяч рублей за свои дневниковые записи с августа 1905 года по декабрь 1931-го. В дневнике недвусмысленно говорится о гомосексуальности М.А. Кузмина и его знакомых