Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [10]

, а не в защите иллюзорного «культурного единства», как это делает историк-эссенциалист Риктор Нортон (Rictor Norton). Западные труды по социальному и культурному прошлому России, игнорирующие означенные проблемы, грешат однобокостью. Поскольку наше внимание сфокусировано на регулирующих и властных аспектах, некоторые читатели, возможно, придут к вьюоду, что эта книга в меньшей степени касается однополой любви женщин, ее специфики и терминологии. Могу лишь заранее согласиться с критикой и приглашаю коллег подумать, как провести подобные исследования в российском контексте.

Хронологические рамки данного труда задаются исходя из историографических соображений. Переход к модернити ознаменовался новыми подходами к восприятию тела, гендера и секса. Прежде большинство их базировалось на естественнонаучных представлениях и рационализме. Наше повествование начинается с 1870 года, когда в царской России впервые появилась медицинская модель однополой любви, предлагавшая специфическое и узкое разрешение проблемы. Сталинистское введение обязательной гетеросексуальности в конце 1930-х годов стало «лебединой песней» этой модели. В эпилоге мы бегло очертим некоторые из последствий такого решения для российского общества, начиная с 1940-х вплоть до 1990-х годов, и предложим пути дальнейших научных поисков.

На наших изысканиях, естественно, сказались степень доступности источников и ограничения, чинимые научным поискам в постсоветской России. За десять лет, прошедшие после краха советского режима⁷, западные аудитории привыкли к потоку беспрецедентных открытий, хлынувшему из архивов Российской Федерации. В этой книге использованы судебные уголовные дела времен царской России и СССР, медицинские и юридические документы, личные бумаги — короче говоря, источники, ставшие доступными в результате «архивного бума». Однако некоторые важные источники остались для нас недосягаемыми. К тому же существуют вещи, которых мы намеренно избегали. Во время работы мы пришли к выводу, что наиболее подробные документы, касающиеся принятия и проведения в жизнь в 1933—1934 годах закона против мужеложства (antisodomy), находятся, вероятно, в архивах Министерства внутренних дел России, Федеральной службы безопасности (наследницы ОГПУ/НКВД/КГБ) или Архиве Президента Российской Федерации (АПРФ). Все эти организации придерживаются политики крайней закрытости, и любой специалист может убедиться, насколько сложно заполучить в данных фондах документы интересующей нас тематики⁶³.

В этих архивах могут находиться вполне конкретные ответы на вопросы о политике, относительно которой нам остается строить гипотезы. Причины неожиданного интереса государства к мужчинам гомосексуалам, обозначившегося в 1933 году, о чем мы поговорим в гл. 7, остаются туманными. Неизвестно, обсуждали ли в то время руководители Коммунистической партии и ОГПУ проблему женских однополых отношений. Также неизвестно точное число мужчин, арестованных и брошенных в тюрьмы с 1933 по 1959 год за гомосексуальные акты. Мы не знаем, имели ли место попытки пересмотра послесталинист-скими партией и правительством антимужеложного законодательства и оказывалось ли давление на выносимые в то время приговоры [, в Уголовном кодексе РСФСР, введенном в действие с 1 января 1961 года, сг. 121 о мужеложстве сохранена была]. Также нет ответа на вопрос, беспокоило ли руководство страны то обстоятельство, что лица, возвращавшиеся из ГУЛАГа в конце 1950-х годов, несли с собой в широкие массы лагерные сексуальные практики (включая однополые отношения). Мы располагаем лишь фрагментарной картиной лечения гомосексуальности в Советской Армии. Исследования следует продолжать, но, судя по всему, степень доступности необходимых документов будет прямо зависеть от развития процессов демократизации в Российской Федерации. Несмотря на демократические преобразования, сексуальные проблемы остаются неким табу для постсоветских академических кругов, и это ставит преграды тем, кто интересуется регулированием гомосексуальности при советской власти. Похоже, если бы желание получить документы в перечисленных особых архивах возникло даже у самых маститых исследователей, то и они столкнулись бы с громадными трудностями, и их попытки скорее всего потерпели бы фиаско.

Именно поэтому мы решили ограничиться документами более скромных организаций и были вознаграждены обилием информации. Основное было почерпнуто из медицинской и юридической литературы по «половым извращениям», изданной в царской России и СССР. Бесценными документами оказались и неопубликованные судебные отчеты по делам, касающимся половых преступлений (мужеложство, различные формы сексуального развращения малолетних [или несовершеннолетних, совершенные путем развратных действий; половое сношение с лицами, не достигшими половой зрелости, сопряженное с растлением или удовлетворением половой страсти в извращенных формах] и однополое изнасилование). Документы из архивов народных комиссариатов здравоохранения и юстиции РСФСР, Прокуратуры СССР и Коммунистической партии Советского Союза подтверждают эти судебные отчеты. А из дневников и мемуаров была почерпнута информация, отсутствовавшая в официальных источниках.