Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [9]

Когда нами прямо не заимствуются термины, используемые практикующими юристами и врачами, «гомосексуалистами» мы назьюаем конкретных личностей только в случаях, если они с большой степенью вероятности действуют внутри субкультурного пространства и идентифицируются с ним. Мужская гомосексуальная субкультура начала давать о себе знать в российских городах в 1870—1880 годах. «Гомосексуалисгки» («female homosexuals») заявили о себе не так явно в 1890-е годы. Образованные россияне стали использовать слово «гомосексуалист», вошедшее в язык только в 1895 году, после 1905 года⁵³. Многие лица, имевшие однополые отношения после этой даты, не были «гомосексуалистами», и, когда документы не указывают на их идентификацию с гомосексуальной ролью, мы используем нейтральные определения («лицо, испытывающее однополое влечение» («person who experienced same-sex desire»), или «лицо, имевшее секс с представителями собственного пола» («person who had sex with members of their own sex»)). В эту категорию я включил также тех, кто всгу-пал в однополые отношения по принуждению или в экстраординарных ситуациях (например, в тюрьме).

В России конца 19-го — начала 20-го столетия термины «лесбийская любовь» («lesbian love») и «лесбиянка» («lesbian») (как существительные) не выходили за пределы интеллектуальной элиты и имели литературный оттенок, поэтому психиатры обращались к таким дефинициям, как «женская гомосексуальность» («female homosexuality») и «гомосексуалистка» («female homosexual»)⁵⁴. Диана Льюис Бургин приложила значительные усилия, чтобы понять, было ли у таких «женщин, любящих женщин» (women loving women) конца царской имперской и начала советской эпохи что-нибудь более, чем зарождающееся ощущение лесбийских ролей (lesbian roles). Напротив, Ольга Жук на ряде примеров (и в массе народа, и среди элиты) безоговорочно определяет однополый женский эрос как «лесбийский» («lesbian»)⁵⁵. Поясню, что это слово употребляется нами только тогда, когда оно встречается в первоисточнике, в остальных же случаях мы предпочитаем более нейтральные выражения.

История современных идей гомосексуальности связана с многообразием форм, которые русские называют (без всякой иронии) «нетрадиционным сексом». Квир-теоретики отмечают разнообразие гендерных и сексуальных девиаций в исторически сложившихся и ставших общепринятыми в культуре Запада конструкциях полового диморфизма (концепции существования только двух различных полов) и гетеросексуальности⁵⁶. Сегодня заявили о себе своими историями из прошлого личности, которых в 1970—1980-х годах было принято называть «лесбиянками и геями». Сегодня рассказов о себе требуют также бисексуалы, интерсексуальные (гермафродитические) индивидуумы и трансгендерные и/или транссексуальные личности, в то время как антропологов и квир-теоретиков интересуют прежде всего сходства и различия с незападными культурами⁵⁷. Редукционистское понимание гомосексуалов как стоящих в этом ряду акторов оказалось приниженным в свете текущих историографических процессов. Данная книга призвана стать отправной точкой для более внимательного изучения других трансгрессоров гендера и сексуальности в опыте России и СССР. Для обозначения специфики этого опыта будем использовать фразеологизм «сексуально-гендерное диссидентство» («sexual and gender dissent»), обращаясь к нему при анализе явлений, связанных с гомосексуальностью и отражением ее в языке и мышлении русского человека начала 20-го столетия. Прибегая к этой формулировке, хотим напомнить читателям, что неуважение к окружающим некоторые личности проявляли не выбором сексуального партнера, а собственной интерпретацией гендера⁵⁸. Избрав концепцию диссидентства в этой сфере, мы выведем на авансцену тех, кто противопоставляет себя доминирующей секс-гендерной системе⁵⁹. Люди, носящие одежду противоположного пола, выдающие себя (путем переодевания, специфическими манерами поведения или подделкой документов) за лиц противоположного пола, желающие изменить свой пол, чей публичный гендерный перформанс направлен на маргинализацию респектабельности (женоподобные (effeminate) мужчины и мужеподобные (mannish) женщины), и гермафродиты — вот основные типажи секс-гендерных диссидентов, часто идентифицируемых по их стилю с гомосексуалами⁶⁰. Поскольку данная книга посвящена гомосексуальности и ее медико-юридическим концепциям, такого рода диссиденты будут то и дело появляться на наших страницах, но не их истории дают понимание того, что представляет собой русская однополая любовь.

Настоящее исследование отмечено существенными ограничениями, частью добровольно наложенными на себя автором, частью продиктованными наличием (или недоступностью) документов. Прежде всего следует иметь в виду, что поднятые в этой книге проблемы и используемые документы, фиксируемые в историографии сексуальности, анализируются под углом регулирования публично проявляемого секса между мужчинами и конструирования маскулинности⁶¹. В этих регулирующих кодексах (schemes) на женщин обычно обращают мало внимания, хотя более тщательное исследование судопроизводств, где «противоестественные акты» между женщинами были криминализированы, например в Австро-Венгерской империи и некоторых странах, наследовавших ей, может поколебать англо-американский тезис о безнаказанности лесбиянок. Свою задачу мы видим в том, чтобы попытаться обобщить документы, касающиеся мужской и женской однополой любви в России, и на их основе попытаться выявить связи мужской и женской гомосексуальности и структур, которые пытались регулировать, контролировать и излечивать от нее. В случае России игнорировать тот или иной пол — значит существенным образом сужать и искажать реальную картину. Более того, Россия нуждается в обобщении документов, чтобы поддержать постсоветский квир-активизм