Гомер Пим и секрет Одиссея - [59]

А ведь и Биби-Два подтвердила подозрения Гомера, сказав ему вчера перед сном:

– Телемах глядел так кротко, но твоя тетя – красотка! А теперь глаза горят, и блестят, и грустят; вот теперь скажи ты, ну-ка, что любовь простая штука!

– Да не преувеличиваешь ли ты?

Биби чуть задержала на нем проницательный взгляд и добавила:

– Вот уж нисколько, вот уж ничуть; обоим любовь не дает уснуть! Они любят друг друга, уверен будь.

В устах песчанки это, быть может, звучало слишком восторженно, но Гомер понимал, что она, в общем-то, близка к истине.

А сейчас Нинон ликовала, и все внимание Телемаха, кажется, было приковано к ней. Гомер ударил палочкой по металлическим тарелкам, так что оба они внезапно вздрогнули, и воскликнул, обращаясь к Лилу и Саша:

– Что, вернемся к «Believer»?[7]

– Заметано! – поддержал Саша, взяв несколько аккордов на клавиатуре.

Лилу наконец собрала волосы сзади в хвост и поправила ремень гитары. За этим последовал бурный поток оглушительной музыки, целых три минуты тридцать секунд трое друзей отдавались ей со всем пылом и виртуозностью.

При них Телемах и Нинон не скрывали своих эмоций. Девушка, улыбаясь, отбивала ладонью ритм на спинке дивана. Телемах же в такт извивался всей верхней половиной тела, особенно головой – она у него крутилась взад-вперед, как на пружинках.

Биби же и вовсе бегала туда-сюда вприпрыжку, дирижировала верхними лапками, махая ими по воздуху, дергаясь как сумасшедшая. Трое музыкантов старались не смотреть на нее – воодушевление зверька выглядело столь комичным, что им пришлось бы по много раз начинать заново с той же ноты.

Под конец фрагмента оба слушателя принялись вовсю аплодировать, а Нинон выразила свой восторг еще и оглушительным свистом, что вызвало общий хохот. – А хочешь, Биби, я покажу тебе, что такое «забой на гитаре»? – предложил Саша.

Песчанка энергично закивала, даже не поняв, о чем речь. Последовала очень забавная пантомима, в которой Саша показал себя непревзойденным преподавателем, а Биби – весьма способной ученицей.

Вдруг дверь открылась, и в проеме показалось лицо Изабель Пим. Все замерли, и даже Биби постаралась выглядеть больше похожей на… животное.

– Я стучала, но вы не слышали, – смущенно произнесла Изабель.

Гомер в панике почувствовал, что бледнеет. Сейчас мама узнает Телемаха. То есть она подумает, что перед ней Жорж Финк, и все будет кончено.

И правда – ее взгляд остановился на молодом человеке, ведь он был единственным, кто ей здесь незнаком. Разве только по той фотографии, которую показывали полицейские…

Он сидел в полумраке, рядом с Нинон, и на нем были принесенные ему девушкой очки с желтыми стеклами, а на голове – шапочка Гомера, к счастью, скрывавшая шевелюру – самую заметную деталь его облика.

В пижамных штанах и широкой майке он был неотличим от друзей Нинон, которых Изабель давно привыкла видеть в доме.

– Я попросила Тома послушать и сказать, что он думает о наших рокерах, – поспешно объяснила ей Нинон. – Вот мы и собрались вместе.

– Здрасьте, мадам Пим, – вежливо привстав, сказал Телемах.

– Здрасьте, Тома, – ответила Изабель, не проявив к нему особого внимания.

Гомер опять вздохнул с облегчением. «Чего беспокоиться? Она на него даже толком не взглянула!» – подумал он.

– Ладно, я пошла, а вы продолжайте, – сказала она.

Почти уйдя, она снова вернулась.

– Я с кухни вас услышала, классно, но адски громко. Браво!

– Спасибо, мама! – поблагодарил Гомер тем самым противным писклявым голосочком, который сам у себя так ненавидел.

Нежно улыбнувшись в ответ, она закрыла за собой дверь. Лилу сделала вид, что вытирает пот со лба.

– А я-то как струсил! – признался Саша.

Еще одна такая передряга, и Гомер не смог бы связать и двух слов.

– А что это она упоминала про ад? Кто-то умер? – спросил Телемах.

– Никто не умер! Это просто значит «гениально», – объяснила ему Нинон, – и я согласна: так и есть!

Телемах уставился в пространство, нахмурив брови: он напряженно размышлял.

– Ну ты что? – прошептала Нинон.

– Изабель… Она похожа на мою мать, в ней та же печаль, – признался он.

Медленно вдохнул-выдохнул, потом заговорил опять:

– У моей матери такой же взгляд, как будто скользит по поверхности, ни на чем долго не задерживаясь. Она смотрит, но как будто не видит. А если садится шить, это еще хуже, словно у нее самой внутри все зашито и ничто не выходит на поверхность.

Гомер вопросительно посмотрел на друзей и тетю. Что делать? Что тут скажешь? У всех были такие же растерянные лица.

– Моя мама тоже целый день сидит чем-то опутанная, – услышал он собственный голос. – Слишком странно все это, чтобы быть совпадением.

Но зачем он это сказал? Так оно все и было, но это не вполне соответствовало мыслям Телемаха. И он уже в который раз разозлился на самого себя.

– Изабель работает в швейном ателье, – объяснила Нинон Телемаху.

– Ваши матери переживают одно и то же, – вмешалась Лилу. – Обе ждут, когда вернутся их мужья… и обе полностью посвящают себя работе, чтобы не думать об этом.

– Я такое уже повидал, это ужасно… – прошептал Саша.

– Изабель и Пенелопа… Давид и Одиссей… Гомер и Телемах… – продолжала Лилу. – А Добрячок – как же он?..