Гомер и история Восточного Средиземноморья - [25]

(КИ Се 261, РУ Сп 1287, Бг 324) и а-хШ-]о (КК Б! 1469, РУ Сп 285, МУ Аи 653). У Гомера тождественное имя ’ Аоюс носят два героя, оба жителя Малой Азии, союзники троянцев (II. XII,95; ХУ1.717 и др.). В специальной литературе часто высказывается мнение о первоначальном соотнесении названия 'Ао1а с территорией Лидии, где у течения р. Каистр лежал хорошо известный Гомеру “Аоюс Хегршу «Асийский луг» (II. 11,461) [Сео^асаз, 1969, с. 48 и сл.] (ср. [Роггег, 1924, с. 6 и сл., 16; Гиндин, 1981, с. 140]). При этом мы сталкиваемся с любопытным парадоксом. Дело в том, что хетты, в общем-то неплохо представляя себе все более или менее значительные политические образования на западе Анатолии, на протяжении ХУ-ХШ вв. до н.э. упоминают об Ассуве лишь в очень ограниченной группе текстов, отражающих факт выступления под этим названием против Хеттской державы сразу массы мелких прибрежных государств. Как увидим в главе 3, одни ученые относят это событие к позднему периоду существования империи хеттов - к середине или второй половине XIII в. до н.э., а другие - к самому ее началу, к последним десятилетиям XV в. до н.э. Но это значит, что в XIV и первой половине XIII в. до н.э. хетты как бы ничего не знают об Ассуве; между тем греки в это время везут из «Асии» рабынь, почитают «асийскую богиню», охотно дают сыновьям имя со значеним «асиец». В той же главе мы рассмотрим документ, наводящий на мысль, что микенские цари издавна поддерживали дипломатические связи с некой малоазийской династией, именовавшей себя «царями Ассувы», причем эти связи должны уходить истоками в десятилетия, когда для хеттов Ассува как особое государство будто и не существовала.

Вникая в это удивительное сочетание фактов, мы можем предложить для него лишь одно объяснение. Вероятно, в западноанатолийской традиции издревле бытовало именование какого-то, более или менее обширного, региона словом АШипа. Для этого названия к настоящему времени существуют две этимологии: одна сближает его с хет. аШи «хороший» [Сео^асав, 1969, с. 74; НеиЬеск, 1961, с. 72], другая, которая нам кажется более обоснованной, трактует его как адъектив от лув. иерогл. а/иыа «лошадь», в смысле «страна, прославленная коневодством», что полностью соответствует реалиям [ОитЛ)Г(1,1975, с. 53] (ср. [Иванов, 1977, с. 14] с тонким указанием на параллелизм пилосских обозначений великой богини ро-п-муа а-и-мч-уа «Владычица Асийская» и ро-Н-туа «Владычица Конная»).

Между прочим, уже в XV в. до н.э. фараон Тутмос III в своих текстах упоминает о чтущей его наряду с другими землями стране Ахуа, откуда ему в числе других даров посылались также и лошади [Не1ск, 1979, с. 28, 34 и сл.]. Едва ли под «Асией» в этом случае разумелась лежавшая далеко на севере область будущей Лидии: скорее, это уже в эпоху Тутмоса III более широкое обозначение для прибрежной Анатолии. Можно думать, что представители какой-то династии с давних пор претендовали на титул «царей Ассувы», с чем, однако, не считались хетты, оперировавшие реальными наименованиями политических единиц, существовавших в их время. И лишь когда множество племен и городов выступило против Хеттской империи под девизом «Ассува», последняя для хеттов стала политической реальностью. Но в этом случае широкая популярность «асийских» имен в ахейском мире могла бы значить только одно: греки были издавна хорошо знакомы с такими традициями и такими тенденциями в жизни Западной Анатолии, которые до позднейшего времени ускользали от внимания исконных малоазиа-тов-хеттов или игнорировались ими.

Если мы вспомним, что традиция выводила династию Пелопидов, якобы правивших в Микенах в пору их расцвета, из Лидии, где лежал и «Асийский луг», то отношения греков и западных хетто-лувийцев предстанут в новом свете. Греки пришли в Анатолию не просто как пираты, завоеватели и охотники за рабами и рабынями. В этом отношении они не слишком отличались от прочих малоазийских правителей, ведших между собой постоянные грабительские войны и угонявших друг у друга подданных. Для традиции греков этот край с его высокой культурой был изначальной родиной их легендарных великих царей, отсюда на Пелопоннес ввозили не только рабынь, но и богов. Утверждение греков в XV в. до н.э. в Милете и в других прибрежных городах на востоке Эгеиды стало актом прорыва их в новый, притягивавший их мир.

В таком контексте интерес вызывают их постоянные контакты с лежащей, казалось бы, в стороне от центров этого мира Троей-Илионом, которым мы находим не только археологические, но и языковые, ономастические подтверждения. В ахейской ономастике представлены имена, отражающие троянские реалии. Таковы в Пилосе мужские имена pi-ri-ja-me-ja- (PY Ап 39), т.е. Prijamejas [Chadwick, Baumbach, 1963, с. 240], адъектив от известного троянского царского имени Ilpiapoc, за которым, как будет показано, скрывается титул правителей Илиона, а также ki-ri-ja-i-jo (PY Ап 519) = Killaios [Ventris, Chadwick, 1973, с. 554], идентичное названию троянской реки KiAAaiOC и тождественной эпиклезе троянского Аполлона (см. главу «Лувийцы в Трое»; а также [Гиндин, 1990, с. 50]). В Кноссе отметим имя si-mi-te-u (KN Am 827, Y 1583), соответствующее другой эпиклезе Аполлона в Трое как Сминфея (IpivOeuc), или «Мышиного», от догреч. opivOoc «мышь»; кроме того, ru-na-so (KN Dv 1439) - за ним может скрываться Lyrnassos, равное названию троянского города Лирнесса, разрушением которого похвалялся гомеровский Ахилл. Последнему случаю абсолютно аналогично в Пилосе имя ra-pa-sa-ko, род. пад. ra-pa-sa-ko-jo (PY Сп 131, Сп 655; см. [Ventris, Chadwick, 1973, с. 578]), определенно отразившее название города на севере Троады Ad|iгуакос. Такого же типа греческое имя мужчины i-wa-so, равное названию г. Насоса в Малой Азии (PY Сп 655). И в Пилосе, и в Кноссе известно имя i-mi-ri-jo (PY In 927, KN Db 1186) = Imrios, соответствующее гомеровскому троянскому имени ЛцРркх; (11. XIII,171,197), восходящему к названию острова вблизи Троады "Ipppoc. Все эти ахейские имена указывают на то, что в середине XIII в. до н.э. у микенских греков были буквально на слуху троянские теонимы, царские титулы, названия речек и островов в окрестностях Илиона и т.д. Нельзя исключить того, что первые эпические песни о битвах за Троаду могли появиться задолго до походов, ставших прообразом Троянской войны Агамемнона (вспомним рассказ о более древнем походе Геракла). Ахейская ономастика, взятая на синхронном срезе десятилетий, непосредственно предшествовавших гибели Трои Vila, отражает большую актуальность троянских мотивов для этого времени. Хотя имена Wi-ro (KN As 1516) и To-ro (KN Dc 5687, PY An 519), тождественные именам мифических троянских царей Ила и Троса [Ventris, Chadwick, 1973, с. 587, 592], могли бытовать с гораздо более ранних времен, их употребление в XIII в. до н.э., без сомнения, также должно было вызывать ассоциации, относящиеся к тысячелетнему городу над Геллеспонтом. Троянские мотивы составляли особую, но очень важную часть малоазийских мотивов в жизни Микенской Греции (подробнее см. [Гиндин, 1991]).