Голыми руками - [4]

В день свадьбы Миколь сверкала длинными ногами и худыми коленками, пряча округлый живот под кукольно-коротким белым платьицем, украшенным лебединым пухом. Она вышагивала на головокружительных каблуках и улыбалась кошачьей улыбкой с ямочками, вид у нее при этом был страшно глупый и невероятно сексуальный — она была похожа на куклу, наряженную каким-то чокнутым стилистом. А я сменила свои обычные джинсы, башмаки, ковбойку и кожаную куртку на штаны и тунику в индийском духе. Стоял конец апреля, было жутко жарко. (В Париже времена года сменяют друг друга не как положено — то вдруг накатит жара, то холод собачий, и город трясет как в лихорадке независимо от того, что там в календаре.) После роскошной и очень простой церемонии родственники разошлись, и вечеринка переросла в грандиозную тусовку. Кто-то предложил устроить пикник в парке Бют-Шомон.

Человек десять из ближайшего окружения вызвались раздобыть шампанское, пиццу и пончики, а также скатерти и одеяла. Мы пели, играли в прятки, ели, пили. Стемнело, возвращаться было неохота. И нас заперли в парке. Ночь была наполнена шепотами и звуками поцелуев, приглушенными смешками и тихими разговорами. Изредка в темноте раздавались резкие вскрики сов. Из парка мы выбрались только на рассвете: перелезли через решетку. Пьяные, с красными глазами и спутанными волосами, мы едва держались на ногах. Миколь растеряла свой лебединый пух, кукольное платьице позеленело от травы; она тащила за собой фату, к которой прицепился листик и несколько травинок. На руке у нее блестело новенькое обручальное кольцо, украшенное маленькими бриллиантами. Мы как-то очень сблизились в этот момент, прижались все друг к другу, как дети, купающиеся в одной тесной ванне.

Два месяца спустя на свет появился Джованни — легко и безболезненно, как съезжают с ледяной горки. А вечером того же дня его отец просил у меня прощения. Но прощения за что?

Джио спросил, можно ли ему доесть мою яичницу. Я подвинула к нему тарелку, а себе налила еще глоток и залпом выпила. Виски ударило мне в нос, из глаз брызнули слезы. Джио перестал жевать и посмотрел на меня, потом проглотил кусок и вытянул руку, чтобы коснуться моей, но я ее убрала.

Итальянка по происхождению, Симонетта Греджо живет во Франции и пишет на французском языке — по роману в год, пользуясь стремительно растущим успехом у читателей и у критики. “Голыми руками” — ее четвертая по счету книга. Парижанка Эмма, получив диплом ветеринара, уезжает в глухую провинцию. Днем она лечит животных на соседних фермах, принимает роды у коров и овец, а вечерами читает и наслаждается тишиной в своем домике на отшибе. Она не забыла пережитую в Париже драму, но научилась вспоминать о ней без боли. Жизнь Эммы течет одиноко, но спокойно — до того дня, когда к ней неожиданно приезжает пятнадцатилетний Джованни, сын человека, которого она за годы разлуки так и не смогла разлюбить.

***

Время идет до странности медленно, когда погружаешься в прошлое. Оглядываюсь на себя через годы: я похожа на русскую матрешку — самая маленькая, новехонькая, осталась где-то далеко, а последняя, самая большая, стоит пока, но краска на ней вся потрескалась. Ночи теперь прохладные, уже начинается осень. Я поплотнее заворачиваюсь в одеяло и зажигаю очередную сигарету.

На следующий день мы с Джио долго сидели на мостике около дома и разговаривали, свесив ноги над речкой, в которой струились по течению пряди водорослей. Вдруг над нами какой-то шелест. Подняли голову — зимородок: в отчаянном трепете крыльев слились в едином вихре синий, красный, зеленый, огонь и ртуть, — и тут же все исчезло.

Комары попрятались — их спугнул холодный ветер, принесший запах тины. Стрекозы продолжали носиться над водой, морща водную гладь. Потихоньку, играя в китайские тени, к нам подкралась темнота. Но мы были увлечены игрой в вопросы-ответы, этаким пинг-понгом, не менее утомительным для меня, чем детские “почему”. Было бы наивным полагать, что Джио импровизировал. Он все продумал заранее, наверно — в поезде, а может, еще раньше, до своего побега из дома.

— Я хочу бороться за будущее ради тех, кто придет после меня, во имя животных и растений и вообще во имя всего живого, что исчезнет однажды с лица земли.

Маленькая пауза, и снова:

— Знаешь, Эмма, я не боюсь говорить, что думаю и как все себе представляю, даже если надо мной будут смеяться за то, что я ничего не смыслю в экономике и в политике, а без них все мои заявления вроде как полная фигня. Но понимаешь, я считаю, что все гораздо проще, чем эти их рассуждения, которыми мне пытаются запудрить мозги. Надо дать людям то, чего им не хватает, — крышу над головой, пищу, образование, а животным вернуть то, что у них отобрали, — свободу. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы видеть, как делаются деньги. Обманом, спекуляцией на вооружении и на банках с газировкой в том числе. Для этого те, кому надо, специально развязывают войны. У меня нет готовых решений, но я не питаю ни малейшего уважения к тем, кто нами правит и кто должен предлагать выход из ситуации. Эти люди врут как дышат, а остальные делают вид, что верят им.