Голыми руками - [2]

Шрифт
Интервал

— А ты нисколько не изменилась, Эмма. Знаешь, ты в точности такая, какой я тебя запомнил.

Даже при том, что я ни на секунду ему не поверила, потому что вокруг моих глаз уже собрались морщинки, а в волосах поблескивали серебряные нити, я почувствовала, что он говорит искренне. Наверное, я действительно была для него той же самой Эммой, которой он заявил в три года: “Я буду любить тебя на всю жизнь”, той, кто мог заставить его выпить самую горькую микстуру и кто стриг ему ногти на ногах — эту процедуру он ненавидел больше всего на свете. Та самая Эмма, которой он на полном серьезе предложил подождать, пока он вырастет, чтобы пожениться. Я вспомнила, какой теплой волной меня окатило, когда я впервые взяла его на руки; вспомнила его карандаши, тетрадки, его надувные круги и игрушечные пожарные машины. Вспомнила, как, наигравшись, он засыпал у меня на груди, пуская слюни, засунув в рот большой палец. Все это промелькнуло в моем сознании, пока я сидела, выпрямившись, на крыльце, с гудящей головой, и смотрела на него. Линия рта, абрис виска, длинные стрелы бровей, прихотливый извив вихра на затылке — я знала их с закрытыми глазами. Я знала в нем все, знала изначально: даже его запах, даже манеру чуть раскачиваться, ожидая чего-то, и его затаенную веру в себя — без наглости, без вызова, — которую он получил в дар от добрых фей при рождении. Да и как я могла не знать его? Джованни соединил в себе двух человек, которых я когда-то любила, а потом потеряла и постаралась забыть, хотя у меня так ничего и не получилось. Я не видела его больше десяти лет, но в считаные секунды каждая черточка его лица, фигуры, рук воскресли в моем сознании так живо, как будто я все эти годы ни на минуту с ним не расставалась.

Только его басок был новым:

— Знаешь, Эммманюэль, ты имеешь полное право меня выгнать. Если ты не хочешь, чтобы я остался, скажи — я уйду.

Он помолчал, потом продолжал с ласковой насмешкой в голосе:

— Собственно, я могу уехать прямо сейчас. Чего проще: вызываем такси, я сажусь в поезд — вот и вся история. Но мне бы хотелось побыть хоть сегодняшний вечер. Я объясню тебе, зачем я приехал. А потом сделаю как ты скажешь. Какое бы решение ты ни приняла, я спорить не буду.

— Во-первых, не зови меня Эмманюэль. Теперь никто уже меня так не называет.

Он молчал. Я спросила:

— Как же ты меня нашел?

— Да проще простого. По нету. Ветеринаров по имени Эмма Адриансен не так уж много.

— А родителей ты предупредил? Они хоть знают, где ты?

Он мотнул головой.

— Ну что ж, — вздохнула я, — значит, звони теперь.

— Не сейчас, — заупрямился он. — Я голодный. Давай сначала съедим чего-нибудь.

— Ты позвонишь им даже не через минуту, а немедленно. А потом дашь трубку мне.

Он усмехнулся:

— Я ж говорил, ты все та же.

На нем были грубые башмаки, отрезанные по колено джинсы и футболка на несколько размеров больше, но при этом он выглядел вполне чистым и опрятным. А вот я была вся мятая, лохматая, одетая в какое-то старье, пропахшее навозом и лекарствами, и мне сделалось неловко. Не говоря больше ни слова, я отправилась принимать душ. Потом, завернувшись в банный халат, спустилась вниз, на кухню, где он громыхал посудой.

— Ты руки хоть вымыл?

— Слушай, Эмма, ты помнишь, сколько мне лет?

— Вот именно. Возраст катастроф.

Его длинные волосы задели меня по лицу, когда он садился рядом со мной за стол. Мимоходом я заметила татуировку — маленькую черную звездочку в ямке под затылком. Несколько минут он критически созерцал яичницу, потом снял очки в круглой металлической оправе и вытер их салфеткой. Прежде чем наброситься на еду, спросил:

— Что будем делать дальше?

***

Джио было несколько часов от роду, когда я увидела его впервые: крошечный человечек в руках своего отца, безволосая голова, широко раскрытые, еще ничего не видящие глаза, сжатые кулачки с малюсенькими, как зернышки риса, ноготками. В груди моей будто камень с места сдвинулся, из глаз потекли слезы, заливая щеки, рот, шею.

Рафаэль смущенно порылся в кармане и протянул мне скомканный носовой платок. Я бы предпочла, чтобы он обнял меня, утешил — но он отвел глаза.

Вечером того же дня, пока Миколь была еще в клинике, он зашел за мной и потащил праздновать рождение Джио. Всю ночь мы вдвоем бродили по кафе и барам и закончили празднование в каком-то мрачном бистро, куда не проникали лучи рассвета. В машине он меня поцеловал. Мы долго сидели обнявшись, отделенные от мира запотевшими стеклами, не обращая внимания на измятую одежду, на наши мокрые от пота лица. Казалось, мы сошли с ума. Он умолял, чтобы я простила его и вернулась. Никогда еще с тех пор, как Миколь вошла в нашу жизнь, с тех пор, как он меня бросил, он не говорил такого.

Наша с ним история закончилась в одну новогоднюю ночь, за три года до рождения Джио. Сама не знаю, как я выдержала этот удар. Просто сжала зубы и ушла, не успев распустить нюни. У меня не хватило тогда духу вернуться в свою мансарду. Первую ночь нового года я провела лежа рядом с больной мамой, прижавшись к ней и прислушиваясь к ее дыханию, к ровному и спокойному ритму ее сердца.

Мне понадобилось немало мужества, чтобы залечить раны и обуздать уязвленное самолюбие; мне пришлось просто заковать себя в броню, потому что, куда бы я ни пошла, я повсюду встречала их вместе. У нас были общие вкусы и пристрастия, общие друзья, мы ходили в одни и те же места — те же бары, те же кафе и рестораны. У нас был одинаковый распорядок дня, мы вообще вели приблизительно одинаковый образ жизни. Мало-помалу, сначала издалека, потом постепенно сужая круги, Миколь начала ко мне приближаться. Она была терпелива, настойчива и в конце концов меня приручила. Это было не слишком трудно — для меня в целом мире существовали только она и Рафаэль.


Рекомендуем почитать
Золотая струя. Роман-комедия

В романе-комедии «Золотая струя» описывается удивительная жизненная ситуация, в которой оказался бывший сверловщик с многолетним стажем Толя Сидоров, уволенный с родного завода за ненадобностью.Неожиданно бывший рабочий обнаружил в себе талант «уринального» художника, работы которого обрели феноменальную популярность.Уникальный дар позволил безработному Сидорову избежать нищеты. «Почему когда я на заводе занимался нужным, полезным делом, я получал копейки, а сейчас занимаюсь какой-то фигнёй и гребу деньги лопатой?», – задается он вопросом.И всё бы хорошо, бизнес шел в гору.


Чудесное. Ангел мой. Я из провинции (сборник)

Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).


Убить колибри

Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…


Северные были (сборник)

О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.


День рождения Омара Хайяма

Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.


Про Клаву Иванову (сборник)

В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.