Голубые родники - [35]
Фашисты разрушили не только памятник, но и сам город: они разобрали едва ли не все кирпичные постройки на дзоты. Весь город пришлось отстраивать заново. Невосполнимы утраты. Погиб дом Александра Николаевича Афанасьева — знаменитого собирателя русских сказок, крупного ученого (отец его служил в Богучаре стряпчим). Чудом уцелело здание бывшей классической гимназии, где в 1916–1917 годах учился Михаил Шолохов. Здесь сейчас школа-интернат.
Не без помощи Шолохова воронежские архитекторы разработали проект планировки и застройки города на ближайшие пятнадцать — двадцать лет. Если сейчас в облике многих улиц, может, и мало чисто городского, то в недалеком будущем вырастут трехэтажные дома, гостиница, широкоэкранный кинотеатр, музыкальная школа, музей (ох, как нужен он городу!), Дом быта и еще многое-многое, без чего немыслима жизнь богучарцев.
Богучар стоит на песках. Оккупанты вырубили лес, и это, конечно, принесло много непоправимого вреда водоемам. Но лес все увереннее поднимается на берегах Дона и Богучарки, и пески уже остановлены. В колхозе «Красный партизан» есть свой лесной питомник, и лишь за последние два года десятки миллионов сеянцев перекочевали на песчаные склоны балок и оврагов; на землях, считавшихся неудобными, теперь растет лес.
Он не может не расти на земле, политой кровью. Я думал об этом, покидая Богучар. За околицей, там, где высоко взметнулся ствол дальнобойного орудия, замурованный на братской могиле героев минувшей войны, высечены на мраморе слова: «Павшим от живых». Живые все помнят. Помнят и долг свой — сделать все, чтобы вечно жила и цвела земля, обожженная войной. Помнят и делают все, что им под силу.
В краю казака Чигуши
Знаю, разные есть края,
Есть красивей тебя —
И пусть!
Ты — любовь
И песня моя,
Ты и радость моя
И грусть.
Михаил Карамушко
…Золотой россыпью ложились предзакатные солнечные лучи на тихую гладь Дона. Плавно, словно боясь нарушить молчание реки, движется паром. Стукнувшись о причал, он останавливается. Люди, а за ними и автомашины, устремляются на берег. Еще раз взглянув на крутые с залысинами меловые горы, я взваливаю на плечи изрядно потрепанный рюкзак и направляюсь к Петропавловке. Все лесом и лесом идет дорога, через заливные луга и высохшие болотца, мимо кряжистых пней, источенных ржавчиной танковых гусениц — не всё еще успели убрать с пойменных земель. В крохотных озерцах уйма мальков. По весне целых две недели Дон прибывает, а потом еще две спадает. Уходит полая вода, и в лесистой пойме надолго остаются эти вот озерца (их зовут по-местному сагами), голубеют под солнцем до самой середины июля, и промышляют в них голенастые цапли. А саги с каждым днем все меньше да мельче. Когда останутся озерца шириной метра в два-три, сердце щемит от жалости: бурлит вода от мальков. Сколько их? Десятки, сотни тысяч? Они могли бы, но никогда уже не станут большими рыбами. Где может, приходит малькам на помощь человек: переносит ведрами, кастрюлями, банками в Дон. Целыми неделями пропадают в Замостье здешние ребятишки.
Возле Подколодного лес расступился, открылось озеро Песчаное с палатками на берегу. «Здравствуй, лагерь пионерский!» — выложено сосновыми шишками на песчаном валу. Трудно найти более уютное место для отдыха ребят. Называется лагерь «Орленком», съезжаются сюда школьники из всей Воронежской области. И наверное, никто не уезжает отсюда разочарованным: в городе такой красы не сыщешь.
До Петропавловки подвезла меня лагерная машина. Лесов здесь уже меньше — только небольшие островки высоченных тополей, и хаты под ними кажутся от этого совсем низкими.
Переезжаем Толучеевку. На обоих ее берегах — одна новостройка за другой. Возводят из камня дома и мастерские, фермы и склады. Чуть поодаль над новыми срубами работают плотники. И — новенькие журавли возле колодцев, глубоких, с ключевой водой, от которой ломит зубы.
Но вот и Петропавловка. Большое районное село, неловко разбросанное на песчаных холмах, на глинистых оврагах. И здесь сплошь новостройки. Во все стороны от торгово-административного центра — площади, обсаженной молодыми дубками, — идут ровные, зеленые улицы.
Неподалеку огромный парк, еще молодой, — топольки, не успевшие перегнать ростом сирень, лохматые ивы. И — бронзовый бюст Ивана Туркенича, командира «Молодой гвардии», ведь Туркенич родился и провел детство в хуторе Новый Лиман. Памятник этот построен на деньги, заработанные молодежью Петропавловского района на воскресниках.
Хутор этот как хутор — таких много на верхнем Допу. Полтора десятка глинобитных хат под черепицей, школа, поодаль бригадный ток с амбарами. Туркеничи уехали отсюда в Краснодон, когда Ваня не научился еще читать и писать. Помнил ли он свою родину — песчаные отмели на Дону, густые акации над дорогой, поспевающие нивы, которым не видно ни конца, ни края? Не мог, наверное, не помнить…
За Лиманом еще хутор. Даже два. И оба называются одинаково — Рубеж. Один Рубеж — воронежский, другой Рубеж — ростовский. Здесь граница двух областей. Но незаметно, где кончается один и начинается другой, хотя в каждом хуторе — свой сельсовет. Переженились, породнились донцы и воронежцы, вместе праздники справляют, свадьбы, крестины.
