«Голубые Орхидеи» - [3]

Закутанная в блестящий черный макинтош, темноволосая Вайнона Райдер, прославившаяся в «Великих балах огня» и «Вереске», поспешно прошла мимо, чуть слышно повторяя свои первые реплики.

Ассистент режиссера поспешно выбежала из гримерной.

— Мистер Ленард, Валентины еще нет. Орхидея тоже опаздывает. Этот чертов дождь…

— Ну, занавес не может ждать, пока кончится дождь, Сью. Присмотри, чтобы гримерная и костюмерная были наготове.

Он прошел по коридору в свой маленький кабинет и закрыл дверь.

Включив свет, он бросил взгляд на фотографию Валентины из журнала «Пипл». Номер назывался «50 самых красивых людей». «С любовью Киту, который знает, что делает» — небрежно было нацарапано посвящение.

Бульварные газеты буквально охотились за ней месяцами после ее рокового падения три года назад на студии «Континенталь», операции спины, последовавшей затем пагубной привычки к наркотикам и скандального развода с лос-анджелесским врачом Полом Дженсоном.

Кит всмотрелся в миндалевидные изумрудные глаза, опушенные длинными ресницами, в высокие скулы, придававшие хрупкий и таинственный вид ее совершенным чертам, и почувствовал, что его глаза увлажнились. Боже, как он обожал ее! Она была сердечной, податливой и самой раскованной в области секса женщиной, какую он когда-либо знал. Он предпочел бы проводить время с ней босой и в джинсах на берегу, чем кутить всю ночь, играя в двадцать одно, с любой другой женщиной. Его трогала ее решительность, притягивала беззащитность, и ему нравилось, что, невзирая на свои успехи, она нуждалась в нем.

Его губы мрачно сжались, он достал из кармана ключи, открыл нижний ящик стола и взял из него короткоствольный револьвер 38-го калибра. Засунув его в карман, он одернул пиджак, чтобы ткань скрыла пистолет от случайного взгляда. Всего лишь небольшая предосторожность.

Затем взглянул на лежащую на столе сложенную газету. Верхний правый угол ее занимала фотография сенатора Соединенных Штатов Чарлза Уиллингема. Сварливый старый южанин, затеявший крестовый поход против наркотиков, имел много могущественных врагов. Он ненавидел картель «Медельин», занимающийся распространением наркотиков, и те отвечали ему взаимностью. Кит подозревал, что, если сегодня случится непредвиденное, то все будет концентрироваться вокруг Уиллингема.

В гостинице «Голубь» приглушенный шум голосов обедающих и сдержанных официантов создавал мир, куда ничто земное, как, например, ливень с ураганом, не могло проникнуть.

Сенатор Чарлз Уиллингем, политик-южанин, шести футов роста и 230 фунтов веса, отодвинул тарелку с уткой в апельсинах, грибами, поджаренным рисом, украшенным белой спаржей. Обычно прекрасный аппетит покинул его сегодня. Он размышлял о множестве вещей, которые ему предстояло сделать в течение следующих полутора часов.

— Мне действительно нужно спешить, — сказала его бойкая тридцатидвухлетняя невеста Джина, делая последний глоток чая. — Перед выступлением необходимо размяться. Я все еще чувствую себя неуверенной в этой репризе во втором акте. Боже! Надеюсь, я не застыну, как в Бостоне. Мне так этого хочется, Чарли детка. Мне нужно это представление.

Уиллингем смотрел через стол, ощущая приступ вины. Джина жила и дышала Бродвеем последние четыре года, и, возможно, он проявлял эгоизм, надеясь, что она будет танцевать только год или два, как пообещала ему во время помолвки. Иногда он тревожился, что успех может заставить ее забыть это обещание. Черт побери, он хотел детей, по крайней мере, троих. Ему уже шестьдесят, но он все еще в состоянии запустить свою старую ракету, но долго ли это продлится? Такая молодая женщина, как Джина, наверное даже не представляет, как стремительно бежит время.

Он непременно станет основателем династии. Сначала его назначение государственным секретарем-южанином после Корделла Халла в администрации Рузвельта. Затем — дети. Может, когда-нибудь его сын окажется в Белом доме. Все возможно. Он может стать вторым Джо Кеннеди.

Джина взглянула на часы.

— Мне нужно идти, — повторила она и добавила; — На этот раз ты будешь там, правда? Чарли, ты обещал мне. Я хочу, чтобы повторилось все, как в Бостоне. Ты знаешь, как это важно для меня.

— Я поеду с тобой, дорогая, если ты все еще беспокоишься, — сказал он и щелкнул пальцами, подзывая официанта. — Ты же знаешь, я всегда выполняю свои обещания.

— Нет! — Джина была уже на ногах. — Малыш, тебя не пропустит служба безопасности, за кулисами сумасшедший дом, тебе даже негде будет подождать. Я не хочу, чтобы ты тоже мок под этим дождем. — Джина коснулась его руки. — О Чарли… солнышко… Я так люблю тебя. Пожелай мне удачи, пожалуйста. Скажи, чтобы я сломала ногу.

— Сломала ногу? Почему, милая, я бы никогда…

— Чарли, Чарли, ну что мне с тобой делать? «Сломай ногу» означает «желаю успеха» на театральном жаргоне.

— Хорошо, тогда сломай ногу, дорогая, — сказал он, растягивая слова. — Но не сломай обе, а то как мы будем заниматься любовью?

Она коротко нервно засмеялась, а затем ушла, осторожно пробираясь между столиками. Джина — это самое лучшее из того, что когда-либо было у него в жизни.

После ухода Джины улыбка сбежала с грубоватого лица сенатора. Он задумчиво взял чашку кофе и поднес ее к губам. Лицо его было мрачным, затем мысли как бы рассыпались на составные части. И эти мысли выбивали его из колеи. Проклятье… неужели ему все-таки пришлось столкнуться со всем этим? Он не рассказал Джине о предостережениях Государственного департамента и его «альтернативных» планах на сегодняшний день. Даже его служащие, за исключением Томми Ли, начальника его личной охраны, не знали о подмене. Картель, занимающийся наркобизнесом, наметил убить его, потому что он потребовал от Сената экономических санкций против Колумбии.