Голубой замок - [8]

Глава V

Разумеется, она должна была покупать чай в лавке дяди Бенджамина. Приобрести его где-то в другом месте было немыслимо. Необходимость зайти туда в свой двадцать девятый день рождения была ненавистна для Валенси. Никакой надежды, что он позабудет об этом.

— Почему — зловеще ухмыльнувшись, спросил дядя Бенджамин, заворачивая чай, — юные леди похожи на хороших грамматистов?[4]

Валенси, следуя желанию дяди Бенджамина, прочно укоренившемуся в ее голове, кротко ответила:

— Не знаю. И почему?

— Потому что, — хихикнул тот, — они тоже не могут отказаться от предложений.

Два клерка, Джо Хэммонд и Клод Бертрам, дружно фыркнули от смеха, а Валенси возненавидела их еще больше, чем прежде. Когда Клод впервые увидел ее в лавке, он шепнул Джо: «Кто это?» И Джо ответил: «Валенси Стирлинг — одна из дирвудских старых дев». «Излечимая или неизлечимая?» — спросил Клод со смешком, очевидно, считая, что сострил. Валенси со жгучей обидой вспомнила этот старый подслушанный разговор.

— Двадцать девять, — тем временем говорил дядя Бенджамин, — дорогуша, Досс, ты уже вот-вот закончишь третий десяток, и до сих пор не подумала о замужестве. Двадцать девять. Это же никуда не годится.

Затем он выдал оригинальную мысль. Он сказал:

— Как летит время!

— Думаю, оно ползет, — пылко ответила Валенси. Пылкость в понимании дяди Бенджамина настолько не сочеталась с Валенси, что он растерялся. Чтобы скрыть смущение, загадал следующую загадку, упаковывая бобы — кузина Стиклз в последний момент вспомнила, что им нужны бобы, которые были дешевой и сытной пищей.

— Какие два мира означают иллюзию? — спросил дядя Бенджамин и, не дожидаясь «поражения» Валенси, сообщил: — Мирьяж и мираж.

— Не мирьяж, а марьяж[5], — коротко ответила Валенси, забирая покупки. На какое-то мгновение ей стало все равно, вычеркнет ли дядя Бенджамин ее из своего завещания или нет. Она вышла из лавки, пока тот смотрел ей вслед с открытым ртом. Затем покачал головой.

— Бедняжка Досс переживает, — сказал он.

Дойдя до следующего перекрестка, Валенси раскаялась в содеянном. Почему она не сдержалась? Дядя Бенджамин разозлится и наверняка скажет матери, что Досс надерзила «ему!», а мать целую неделю будет читать ей нотации.

«Я держала язык за зубами двадцать лет, — думала Валенси. — Почему не могла подержать его там еще?»

Да, прошло уже двадцать лет, отметила Валенси, с тех пор как ее впервые укололи отсутствием поклонников. Она отлично помнила тот горестный миг. Ей было девять лет, и она стояла одна на школьной площадке, тогда как остальные девочки играли в игру, в которой мальчики должны были выбирать девочек в качестве партнерш по игре. Никто не взял Валенси — маленькую бледную черноволосую Валенси в строгом платье с длинными рукавами, со странными раскосыми глазами.

— Ах, — сказала ей одна симпатичная девчушка, — мне так жаль тебя. У тебя нет кавалера.

— А мне и не надо кавалера, — ответила тогда Валенси с вызовом и с тех пор повторяла это целых двадцать лет. Но сегодня она перестала говорить так, раз и навсегда.

«Буду честной перед собой, — угрюмо думала она. — Загадки дяди Бенджамина обижают меня, потому что они — самая что ни на есть правда. Я хочу замуж. Хочу свой дом, хочу мужа, хочу милых, толстых малышей, моих, собственных…» Валенси замерла, ошеломленная своим безрассудством, в почти полной уверенности, что доктор Столлинг, который только что прошел мимо, прочитал ее мысли и крайне не одобрил их. Она боялась доктора Столлинга, боялась с того воскресенья, двадцать три года назад, когда он впервые появился в приходе Святого Олбани. Валенси опоздала на занятия воскресной школы и тихонько вошла в церковь, устроившись на одной из скамей. В церкви никого не было, кроме нового ректора, доктора Столлинга. Он встал перед входом на хоры, поманил ее и сказал строго:

— Подойди ко мне, мальчик.

Валенси оглянулась вокруг. Никаких мальчиков здесь не было, вообще никого, кроме нее самой, в этой огромной церкви. Странный человек в голубых очках не мог обращаться к ней. Она не была мальчиком.

— Мальчик, — повторил доктор Столлинг более строго, указывая на нее пальцем. — Подойди сюда сейчас же!

Валенси поднялась с места, как загипнотизированная, и пошла вдоль рядов. Она была так напугана, что не могла делать ничего другого. Сейчас с нею произойдет что-то ужасное? Что случилось с ней? Неужели она и правда превратилась в мальчика? Она подошла и остановилась перед доктором Столлингом. Он покачал своим пальцем, длинным суставчатым пальцем, и сказал:

— Мальчик, сними свою шляпу.

Валенси сняла шляпу. Ее волосы были собраны сзади в маленький хвостик, но доктор Столлинг был близорук и не заметил этого.

— Мальчик, садись на свое место и всегда снимай шляпу в церкви. Запомни!

Валенси вернулась на место, машинально неся в руках шляпу. В этот момент в церковь вошла ее мать.

— Досс, — сказала миссис Стирлинг. — Почему ты сняла шляпу? Немедленно надень ее!

Валенси быстро надела шляпу. Она похолодела от страха, что доктор Столлинг снова пригласит ее к себе. И ей, конечно, придется идти — ей не могло прийти в голову, что можно ослушаться ректора — но сейчас церковь заполнялась народом. О, что она будет делать, если этот ужасный тощий палец вновь укажет на нее перед всеми этими людьми? Всю службу Валенси просидела в агонии страха и заболела на всю последующую неделю. Никто не знал почему, и миссис Фредерик вновь оплакивала свою участь иметь такого хрупкого ребенка.