Голубиная книга. Славянская космогония - [12]

Кто же они, славянские рату, «матери» и «отцы» всего сущего?

Над царями царь — русский царь. Он — «белый царь», царь православный, стоящий за «дом Пресвятыя Богородицы» (то ли киевская Десятинная церковь, то ли Успенский собор Московского Кремля). «Царем Небесным» в стихе именуется Христос. «Царем над всеми царями» величает его «Беседа трех святителей». Однако же главным царем оказывается не он, не библейский Давид или Соломон, не византийский император, а верховный правитель Руси-России. Термин «царь» («цесарь»), происходящий от имени Юлия Цезаря, возник у славян под греко-римским влиянием. Он применялся и к древнерусским князьям — киевским, владимирским, волынским, смоленским, затем к московским (начиная с Дмитрия Донского), а с 1547 г. стал официальным титулом государя Московского и всея Руси.

Но славянское представление о святости царской (княжеской) власти восходит к общеиндоевропейской эпохе. Об этом говорит неофициальный титул «белый царь», впервые засвидетельствованный С. Герберштейном в отношении Василия III. Однако уже арабские источники IX–X вв. передают титул царя славян как «свиет-малик» — «свет-царь» или «свят-царь». Белый цвет у славян и других индоевропейцев — символ света, добра, святости, чистоты, свободы. «Белый свет» — чистый земной мир (в отличие от нечистого иного), «белая слобода» — поселение, свободное от податей. У древних же индоевропейцев белый цвет символизировал мудрецов (царей-жрецов), красный — воинов, черный (или синий) — производителей. Изначальным царским цветом был, таким образом, белый. Волхвы, создавшие «Голубиную книгу», и здесь хранили верность древним жреческим представлениям. Тем самым они негласно полемизировали с другим — иранским, скифским представлением о солнечном царе-воине. Последний взгляд был перенят славянами еще в скифскую эпоху. Об этом говорят сколотский миф, сказка «Три царства», а также величание русских князей и царей «солнцем», «красным солнышком», «солнцем праведным». Отметим также, что титул «над царями царь» в точности соответствует иранскому титулу «царь царей» («шахиншах»).

За преданность царям и веру в царей русский народ хвалили монархисты и ругали революционеры. Ей удивлялись иноземцы (смотрите хотя бы роман Ж. Верна «Царский гонец»). Между тем вера эта отнюдь не была холопской уверенностью в том, что царь всегда прав. Да, власть царя (князя) считалась священной и богоданной. Ее вручали боги, как небесное золото — Колаксаю. Но сам царь богом вовсе не считался — лишь подобием бога (Рода-Белбога, Даждьбога), царем милостью божией. А данное богами можно было и утратить. «Белым царем», «солнцем» мог быть лишь царь законный и праведный. Незаконного же и неправедного следовало свергнуть и убить. Показательна судьба Лжедмитрия, которого москвичи сначала приветствовали как «солнышко праведное», а потом убили и сожгли. Последний русский царь сделал буквально все, чтобы соответствовать народному представлению о царе неправедном. Кровавого воскресенья и распутинщины хватило, чтобы убить в народе веру в монархию. Но… не в царей. Потому что на генсеков и президентов в нашей стране смотрели и продолжают смотреть, как прежде на царей.

Стих приписывает русскому «белому царю» власть «надо всей землей, над вселенною», придавая ему черты владыки мира, подобного Белбогу. Представлять своего царя повелителем мира в Иране и вообще на Востоке — давняя традиция. Это опять-таки не грубая лесть, а мифологема. Царство уподоблялось вселенной, власть царя — власти космического бога, а посягательство на нее было равнозначно разрушению мира. Этот миф давал царю огромный авторитет, но и предъявлял к нему немалые требования. Ведь государю надлежало уподобляться Белбогу мудростью и справедливостью, следовать космическому закону. Иначе — какой же он царь?

Стих особо подчеркивает православие русского царя. За преданность православию русский народ опять-таки и хвалили, и ругали. Да, за веру православную, за «русского Бога» русские люди в бою стояли насмерть, а в плену предпочитали мученическую смерть вероотступничеству. И делали это люди, чью веру справедливо называли «двоеверием», хотя сами-то они себя считали православными христианами. Таков был автор «Слова о полку Игореве», ругавший половцев «погаными» и воспевавший Даждьбога, Стрибога и все природные стихии. «Стоять за православие» для русских означало защищать Отечество от захватчиков-иноверцев: половцев-язычников, турок-мусульман, тевтонцев-католиков, шведов-лютеран. Точно так же вели себя, например, болгары, пять веков отказывавшиеся сменить православие на ислам и при этом чествовавшие «краля Перуна», Додолу (супругу Громовника), а также справлявшие русальские игры, участники которых носили на одежде кресты, но не смели во все время игр ни креститься, ни молиться по-христиански.

Русским, как и большинству славян, всегда был чужд «крестоносный дух», стремление насильно обратить других в свою веру. Принудительным крещением инородцев занимались лишь церковники. А русские и украинские казаки, веками воюя с татарами, и не думали силой крестить их. Тевтонские «божии рыцари» быстро стали не только для православных русских, но даже для католиков-поляков злейшими врагами. С языческими же обычаями самих славян боролось тоже преимущественно духовенство. И то не всегда. Отец открывателя «Велесовой книги» Ю. П. Миролюбова, сельский священник, уважал народные языческие обряды и даже сам исполнял их. За это церковное начальство его преследовало, а крестьяне горячо одобряли батюшку, готового «пострадать за мир». А в одном селе Крестецкого уезда Новгородской губернии местные батюшки регулярно служили по настоянию крестьян молебны перед…. древними каменными идолами. И было это кумирослужение пресечено лишь незадолго до 1914 г.