Голуби на балконе - [3]

— Ну что ж.

Она всегда так начинала: «Ну что ж». Чисто сомовская манера.

— Схожу к Боре, — сказала она, — разузнаю. После поговорим.

«Тётушки» не было полдня. А когда вернулась, сообщила нам, что Боря согласен нам помочь и для начала просит одну тысячу рубликов. Это был восемьдесят второй год. Для нас — бабки просто фантастические. Мы ведь не знали, что для Бори это вовсе не деньги, а так, милый пустячок… Мы только руками развели и напомнили Иркиной родственнице, что в Москве жили на сто рублей в месяц.

— Тем хуже для вас, — был ответ.

А на следующее утро «тётка» сказала:

— Ну что ж. Надеюсь, вам удастся сегодня найти гостиницу.

И мы очутились на улице. Первая пилюля оказалась горькой. В областном Сомове задержаться не удалось.

В облздравотделе долго искали нам работу и остановились на уездном городе Щукине, а на первое время, пока оформляли бумаги, предложили загородный пансионат института усовершенствования учителей — ночь провести да день продержаться. Оказалось, что это что–то вроде турбазы среди сосен, где в большой избе жил сонный и, кажется, вечно пьяный сторож Витёк. В просторной горнице с кактусами на подоконниках и едва тёплой печкой стояли рядком два десятка кроватей, застеленных по–армейски аккуратно и педантично. Кроме Витька в пансионате никого не было. Сторож поил нас блёклым чаем и рассказывал бородатые анекдоты.

Утром мы уехали в Щукин.

2

Через полтора часа были на месте. «Наверно, это ещё пригород», — думали мы, тревожно разглядывая из окна автобуса низкорослые покосившиеся домики с проплешинами на фасадах и развороченные, словно после бомбёжки, мостовые, совсем не подозревая, что едем мы по главной улице и уже приближаемся к автовокзалу. Чемоданы оставили в камере хранения, где пахло почему–то застоявшейся мочой и школьными пирожками с повидлом.

— Ну, вот мы, кажется, и дома, — сказал я жене, стараясь не смотреть ей в глаза.

Мы поплелись в местную больничку знакомиться с главврачом. Это был типичный почечный больной с припухшими веками и отёчным лицом. Фролов Александр Кузьмич, заслуженный врач Российской Федерации.

— Общежития у меня нет, — сказал он, как только узнал, кто мы такие.

— Что же делать? — спросил я.

Фролов пожал плечами.

— Здесь можно снять недорого квартиру.

— А кто будет платить?

На его лице задвигались желваки.

— Слушайте, а вы, часом, не склочник?

Я окончательно растерялся.

— А то есть у нас тут один… пишет, пишет… писатель.

Я не знал, что сказать.

— Ну, в общем, так, — Фролов встал, показывая, что аудиенция окончена, — жить определю вас пока что в наш кабинет физиотерапии. Дадим вам постель. В кабинете пять кушеток, выбирайте любые. Обедать будете в гинекологическом отделении. А вы дуйте–ка в горздрав и добивайтесь, добивайтесь общежития. Завотделом у нас в Щукине Чефирский Леонид Маркович. Но сейчас он на курсах усовершенствования. Замещает его Овечкин… ну, вы сами увидите.

Мы пошли в горздравотдел и увидели… Что такое Овечкин? Хитрован–мужик явно сомовских кровей. Рот желтозубый, скошенный в язвительной ухмылочке. Глубоко посаженные глазки. Пышная, тронутая сединой шевелюра. А если одним словом, то — трепач. Это я понял сразу. Сальные долгие взгляды в сторону секретарши, анально–генитальные шуточки по телефону… Если хочешь проблеваться — вот лучшее средство: юмор товарища Овечкина. «Доктор, — говорит пациент, — у меня совсем нет времени сдавать анализы мочи, спермы и кала, поэтому я оставлю вам свои подштанники, а вы уж сами разбирайтесь, что там к чему…»

Но чаще он был напыщенно–серьёзен. Зашёл однажды к нему заведующий гороно, подвижный рыжий человечек, в руках — портрет Владимира Ильича Ленина работы художника Жукова. Мы как раз сидели в кабинете Овечкина, но начальник гороно не обратил на нас внимания.

— Гляди, Семёныч, что у меня есть, — сказал он, размахивая портретом. — Хочу повесить в кабинете. Одобряешь?

Овечкин долго разглядывал репродукцию, а потом изрёк:

— Картинка нарисована неверно. Лобная часть выписана без учёта анатомических законов, скулы утрированы… нет, не то, не то. Это я тебе как врач говорю.

Законы анатомии — к портрету вождя? «Как врач говорю»… Болтун. А главное, к нам — ноль внимания. Посидите, дескать, раз уж притащились. Ничего, подождёте, не графья.

— Поищем, конечно, какое–нибудь общежитие, — сказал Овечкин, — а только не понимаю я: ходите тут, просите что–то… Мы, между прочим, во время войны в снегу спали… м-да. И ничего, знаете, выжили. Квартиру снять в Щукине нетрудно да и не дорого совсем…

Овечкин смотрел на нас озадаченно и чуть брезгливо, как на мокриц под половиком.

— Квартиру мы могли бы снять и в Москве! — не сдержался я.

— Вот что, молодой человек, — тотчас осерчал товарищ Овечкин, — вас распределили в Сомовскую область, так уж будьте добры, так сказать…

«Распределили»… А никакого распределения не было! Где угодно скажу: не было. Я‑то думал, что предложат на выбор пять–шесть мест, дадут время на размышления, потом приедут «купцы», распишут–расхвалят, сагитируют, переманят специалиста… Какое там! Втолкнули в огромный зал, подвели к столу, по которому члены комиссии гоняли из рук в руки пачки каких–то мятых бумажек, и лопоухий проректор, похожий на гнома из детского мультика, голосом плоским, как сковородка, и тягучим, как леденец, произнёс: