Голубая спецовка - [44]

Лью из бутылки из-под фруктового сока специальное высококачественное масло в распылитель для смазки шпинделя, который делает 50 000 оборотов в минуту. Подходит один рабочий и спрашивает: «Что, заливаешь в машину масло из-под трески?» — «Не из-под трески, — говорю, — а настоящий рыбий жир». Он кивает, мол, это и имел в виду. Я ему объясняю, что в этом жире полно витаминов и что станкам тоже витамины требуются.

Я совсем недавно заступил, а вокруг меня уже вьется контролер в ожидании готовых деталей. Ходит кругами, как акула вокруг добычи. Правда, не заговаривает, побаивается, потому что, было дело, я его поучил маленько. Является он как-то раз и орать: «Я уже неделю жду, а ты все копаешься! Что мне, к начальнику цеха идти? Шевелись давай, а то лопнет мое терпение!» — «Эй, ты, — говорю я ему, — гнида паршивая. Ежели ты сейчас не уберешься отсюда, я проткну тебе задницу. Слишком много развелось начальников, больше, чем рабочих. Я тут за станком колупаюсь, а вы по цеху разгуливаете. А ну пошел отсюда, пока я душу из тебя не вытряс!» Только его и видели, этого юношу. С тех пор он всякий раз приближается ко мне на цыпочках, говорит: «Добрый день, синьор Ди Чаула». Вот он идет, руки за спиной, смотрит опасливо, в каком я настроении. Говорю ему: «Ты похож на акулу». А он отвечает, что акулу недаром зовут санитаром морей.

Попросили сегодня сделать одну работенку в самом центре промышленной зоны. Возвращался за полночь. Еще десять лет назад тут была сплошная сельская местность, а теперь полно фабрик, складов, цистерн. Прошел мимо крупного завода «Калабрезе». Какой красивый этот завод ночью — весь залит светом, как парк культуры и отдыха. И тишина, только сверчки да лягушки заливаются в траве. Неожиданно по ту сторону ворот вырастают огромные сторожевые псы и лают с такой яростью, что сердце в пятки уходит. Псы с воем носятся вдоль ограды, сопровождая прохожих до следующих ворот. «Калабрезе» — магическое слово. Герой труда Анджело Калабрезе — и впрямь магическое… нет, скорей похоронное. В разговоре он скажет тебе, что дает хлеб множеству семей, но сам не ведает, что беспардонно вторгся в нашу жизнь вместе со зловонием своих цехов, тяжелым духом мазута, смрадом ржавчины, запахом смерти, вторгся в наши дома вместе со своими острыми стружками, вторгся в наши чувства, комнаты, сараи, огороды, хижины — и все осквернил, отравил, сделал мрачным и унылым. Теперь он гордо шагает, выпятив грудь и демонстрируя свою медаль героя труда.

Тому, кто должен работать сидя, предприятие выдает стулья — отвратительные, жесткие и с занозами. Мы сами делаем их удобными и мягкими, как папино кресло. Сами обиваем чем попало: к сиденью и спинке прилаживаем поролон, который крадем в отделе упаковки, закрепляем его клейкой лентой, и получается отличный стул, похожий на мумию, — странный стул, словно побывавший в дорожном происшествии.

Наша жизнь черна. Она тонет в тоске и унынии день ото дня, и вместо улучшений — сплошное ухудшение. Младшие начальники все больше наглеют, шпионят за нами. И чем больше сами бездельничают, тем больше выработки требуют от нас. Сил нет терпеть все это. Ни минуты покоя, даже спать ложишься в ужасе перед будильником. Есть у нас на заводе одна сволочь — мастер. Я всеми способами пытался дать ему понять, что хватит действовать на нервы, объяснял, что он тут ноль без палочки, что его еще больше надувают, чем меня. Все без толку. Продолжает подличать. Даже сам хозяин, ей-богу, не такая уж сволочь по сравнению с этими ядовитыми шпионами. Вот бы жить без начальства!

Философы и исследователи рабочего движения тут не помогут. Средство одно: устранить паразитов. Уверен, что на заводе работа пошла бы гораздо лучше. Как хорошо жилось бы без них. У меня появилась идея. Нужно, как в детективе, совершить идеальное преступление. Я бы этого мастера убрал тихо и интеллигентно. Подозвал бы его к станку и в нужную секунду толкнул бы рычажок, нажал бы простую кнопочку. На того бы сверзилась тяжелая стальная деталь килограммов на тридцать — и аминь! Только двинь рычажок, нажми кнопочку, и — ррраз! — дело сделано. А то: исследователи рабочего движения, специалисты по стоимости труда, психологи, антропологи…

Поглядываю краем глаза в телевизор, там соревнования по теннису. Комментатор подмечает и сопровождает пояснениями каждое движение теннисистки, просит дать замедленный повтор каждого сокращения ее мышц. Когда я работаю у станка, на меня никто не смотрит. А как было бы интересно! И мне опять же приятно работать перед телекамерой, чтобы комментатор объяснял: «Итак, Ди Чаула начерно обрабатывает деталь, вот он затачивает резец, а теперь отлучается по нужде, но ненадолго. Вновь рабочий появился на наших телеэкранах, сейчас при помощи сверла на 22 он делает отверстие в детали, мы видим, как стиснуты от напряжения его зубы… Смотрите, он почесался и вновь целиком углубился в трудовой процесс…»

Вдруг замечаешь, как она течет, горячая и густая. Именно тогда, когда меньше всего этого ожидал. Кровь. Она, обжигая, стекает по коже, капает на комбинезон. Странно видеть красную кровь на голубой спецовке. В самом деле странно. Я отчетливо испытал это ощущение, когда острейшей стружкой мне порезало последнюю фалангу мизинца на правой руке. Был конец рабочего дня, и я счищал со своего токарного станка накопившиеся за день стружки. Длинные и очень тонкие стружки нержавеющей стали — я точил резьбу на винтах. Вдруг заметил, как она стекает по руке, и увидел рассеченный палец. Как раз в это время один обалдуй из наших рабочих донимал меня, облокотившись на ящик для этих самых стружек. Как обычно, его волновала моя борода. Да сбрей ты ее, да на что тебе борода, она тебя старит, портит, послушай меня, сбрей… На этот раз я не ответил ему, я был занят своим пальцем. Отметил уход и помчался в медпункт, но там, как назло, все уже разбежались. Что делать? Кто отвезет меня в отдел страхования? И тут вспомнил, что внизу меня ждет моя будущая жена — мы собирались приобретать мебель. До свадьбы оставалась неделя, и нужно было что-нибудь купить. Она-то и повезла меня вместо мебельного магазина в страховое агентство.