Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - [60]

. После выхода книги Ригана и Сингера The New York Times напечатала статью, где число животных, ежегодно используемых для экспериментов, оценивалось в 80 млн, в частности 45 млн крыс и мышей, 700 000 кроликов, 500 000 собак и 200 000 кошек[359]. Большинство этих жертв, говорилось в статье, «никоим образом» не помогли ни биологии, ни медицине (поскольку эти опыты, по мнению журналиста, не привели к серьезным научным прорывам). Но неважно, был ли какой-то смысл в гибели этих животных: приносить их в жертву – уже преступление само по себе. «Смерть – худший вред, ведь это самая невосполнимая потеря», – настаивал Риган: нельзя относиться к животным как к расходному материалу[360]. Как и у человека, у других животных есть чувства, и они заслуживают равных с нами прав. Молодой Пачеко горячо соглашался. Он с энтузиазмом влился в движение, а через два года, в 1980-м (к тому времени он уже был студентом Университета Джорджа Вашингтона, где специализировался в политологии и экологии), познакомился с закаленной активисткой Ингрид Ньюкирк.

Ньюкирк, уроженка Англии, в юности переехала в Индию, где они с матерью стали волонтерами у матери Терезы и помогали заботиться о прокаженных. Идеями защиты животных Ньюкирк прониклась еще за границей, а потом, приехав в США, 11 лет боролась за улучшение положения животных в качестве первой в округе Колумбия женщины – представителя по правам животных. Будучи сторонницей принятия законов, регулирующих стерилизацию и кастрацию домашних животных и гарантирующих государственное финансирование ветеринарных услуг, она пристально следила за работой таких международных организаций, как британский Фронт освобождения животных. Она тоже читала работы Сингера, а собственный опыт в зоозащите убедил ее, что Соединенным Штатам тоже необходимо массовое движение за освобождение животных. Вскоре свою помощь ей предложит Пачеко: он с его рвением и энергией внесет неоценимый вклад в общее дело[361]. Но прежде им нужно было создать себе репутацию, начав с выбора названия, целей и первых задач. Решив назваться «Люди за этичное отношение к животным», Ньюкирк и Пачеко решили сосредоточиться на животных, используемых для медицинских опытов, – как первые группы антививисекционистов на заре XX века. (Скандал, известный как «дело о рыжей собаке», стал толчком к зарождению в Великобритании антививисекционизма – движения в защиту подопытных собак, игравшего на сочувствии общества к друзьям человека, мучительно умиравшим в лабораториях.)

Пачеко уже прощупал почву и узнал об Институте поведенческих исследований в Силвер-Спринг. Он решил сделать следующий шаг – лично понаблюдать, что там происходит, и подал заявку на вакантную должность. Через несколько дней его взяли волонтером к доктору Эдварду Таубу, который проделывал опыты над хирургически искалеченными приматами, чтобы изучать процесс восстановления поврежденных конечностей[362].

Тауб ставил опыты по деафферентации, в ходе которых перерезал подопытным спинальный ганглий, передающий сенсорные сигналы от конечностей к центральной нервной системе[363]. В сущности, это означает, что обезьяна не чувствовала конечностей, но могла ими двигать. Затем он различным образом – дразня едой, стимулируя электрическими разрядами – побуждал обезьян двигать нечувствительной конечностью. Выглядит чудовищно, но так Тауб опроверг ошибочную теорию нейробиологов (выдвинутую в 1890-х годах учеными, тоже рассекавшими нервы у приматов), будто паралич конечности вызывается отсутствием чувствительности. К 1982 году Тауб уже девять лет получал гранты: первые семь лет его финансировал Национальный институт психического здоровья, затем – Национальные институты здравоохранения[364]. Тауб разрабатывал теорию «выученного неиспользования»: обезьяны не использовали нечувствительные конечности лишь потому, что не «научились» (или не «перенаучились») ими владеть. Он надеялся, что людей тоже можно заново научить использовать деафферентированные конечности, и грантодатели сочли идею перспективной. Национальные институты здравоохранения рассчитывали, что работа Тауба поможет создать протоколы реабилитации для переживших инсульт[365]. Все складывалось как нельзя лучше, и Тауб, довольный, рассказывал жене о новом волонтере: «Какой у меня чудный студент. Согласился работать бесплатно, исключительно из интереса!»[366] Он еще не понимал, насколько силен этот интерес и чем он вызван.

После первого рабочего дня Пачеко вышел из лаборатории глубоко потрясенным. От вида обезьян, которых привязывали ремнями внутри особой конструкции, сделанной из старого холодильника, а затем заставляли шевелиться, время от времени воздействуя на них током, Алексу стало дурно. Он считал, что нельзя так обращаться с животными, и был не согласен, что цель Тауба (помочь жертвам инсульта восстановиться) оправдывает такие «средства». Но если публично заявить о своем расстройстве, это вряд ли чем-то помешает лаборатории Тауба. В конце концов, эксперименты на животных разрешены законом и финансируются правительством. Поэтому Пачеко решил переключиться на