Голова в кустах - [31]

— Пусть об этом у Лени с Саней головы болят, — не сдался Балков. — Мы ищем убийцу провидца Славика.

— Сергей, не корчь из себя безответственное дитя, — предостерег полковник. — Убийства и наркотики не разделить. Поэтому и подключаем Бориса.

— Кем он представится? — полюбопытствовала я. — Зависимым с героина преподавателем?

Виктор Николаевич уподобился оседлавшему Пегаса Славе. Он втискивал Юрьева в образ бизнесмена и.., воздыхателя! Развивающийся роман Линевой и Кропотова полковника почему-то не смущал, а вдохновлял.

— Вот и поглядим, куда она Бориса приспособит. Трибуна твоя, Поленька.

Трибуна — место, где словоблудие подавляется регламентом. Умел полковник настроить на деловой лад. Но и сплетники-виртуозы не перемывают чужие кости так, как мы вчетвером перемыли их Линевой и Кропотову. И сошлись во мнении, что не принадлежащий университету, посторонний человек обладает неплохими шансами разговорить скрытную Варвару. Особенно если его придирчивая к происхождению девушек мамаша обретается за тысячу километров от сына.

— Поля, чур без фокусов. Не продлевай свое пребывание у Линевой. Борис, Леня и Саня профессионалы, — сказал Измайлов напоследок.

— Борису Борисово, мне мое. Собиралась сегодня на дискотеке смотреть в оба и слушать комментарии, но придется потанцевать. Нужна разрядка.

* * *

Юра Загорский не опоздал к молодежному клубу. Мальчик был невысоким и изящным. Когда получалось заглянуть в его светло-голубые глаза, он казался прозрачным. Раньше таких называли херувимчиками, предрекая, что они расколотят вдребезги не одно женское сердце.

Сейчас подозревают в битье мужских сердец. Воистину «трудно быть красивым». Клевета уродует, как кислота.

И еще Юра был пытливо-внимательным на особый манер. Очевидно, вникал в каждое слово, жест, гримасу собеседника. Будто старался понять, как тот обходится без наркотиков, чем заполняет свои дни и ночи.

— Мы, это, не задержимся здесь. Отец ругается. Я, это, наверняка не знаю, только предполагаю по внешнему виду, кто продает, кто покупает.

Лилия Петровна Вешкова говорила мне, что словечко-паразит «это» привязывалось к Юре после приема дозы. Я всмотрелась в парнишку, но определить на глаз, грешил ли он сегодня, не смогла.

От бессилия взмолилась: «Господи, только бы не сорвался. Разуверится в том, что может не колоться, перестанет сопротивляться, и тогда он обречен».

— Вы, это, нормальная, не лебезите, — одобрил мое поведение Юра.

— Откуда твое «лебезить»? Даже выражения «подлизываться», «рассыпаться мелким бесом» выходят из употребления. Глагол «льстить» превращается в анахронизм.

— Они, это, неприятные для самолюбия, поэтому их редко произносят. А мама просила: «Юрок, учись на отлично, чтобы мне не пришлось лебезить перед твоей училкой». Вы про мать не спрашивайте. Я год назад свою девчонку бросил.

Ее, это, Марией Ивановной звали, как маму. Предлагал, если любит, имя сменить. Она, это, ни в какую. Я-то к отцу сбежал — маленький был. Но мать меня вернуть не пробовала.

— Взрослый и мудрый — не синонимы, Юра.

— Да, для мудрости надо страдать и покоряться.

— Какой гуру тебя учит?

— Меня, это, наркота учила.

— Погоди, Юр. Благополучный юноша начинает употреблять и злоупотреблять. Но ведь наркотик не содержит опыта разочарований, преодолений, страданий и покорности, как ты сказал. Неужели действительно вспоминаются прошлые воплощения? Или генная память человечества преобразуется в доступные восприятию картинки? Зависят галлюцинации от интеллекта, образования, эрудиции?

— Вы, это, много макулатуры читаете.

Благополучный юноша накуролесит под кайфом, его и совесть мучает, и боли в ломке, и все кругом проклинают, орут, что он, это, мучитель, ничтожество без воли и чести. Хлам, отброс. Любой хочет завязать, но раз не выйдет, другой, третий… Такой опыт, это, гарантирует кошмарные видения. А пока правды про себя, скота, не поймешь, и глюки благополучные и юные.

— Сколько тебе лет, Юра? — вырвалось у меня.

— Врачи лепят, что по внутренностям сорок. А по душе мне, это, сто пятьдесят.

— Может, сменим тему?

— Да, надоело.

Он указал мне на пронырливую прыщавую девицу, потом на парня с беспокойными руками. От прочих их отличала только нервозность и стремление держаться за колоннами и спинами хлещущих колу ребят. В клубе под ненавязчивым руководством Юры Загорского я впервые заметила, что наркоманы отличаются от трезвых и пьяных. Они были узнаваемы с первого взгляда. Я сама при столкновении с такими на улице пожимала плечами: «Странный тип». Подумалось: «Смотрим мы, оказывается, на одежду. А если возьмем за правило — на людей? Изменится что-нибудь в мире?»

— Полина, — вдруг жалобно позвал Юра, — если я умру, вы, это, имейте в виду, что меня убили.

— Наркотики?

— Наркотиками.

— Кто? Юра, не прячься в свою раковину, не все люди подонки.

— Я подонок. И заслужил, это, ад.

Я уже в аду. Я так хочу, чтобы бога и вечной жизни не было. Если на том свете встречу одного человека, я не перенесу.

Меня нельзя простить. Я сам себе не прощу. Знать бы наверняка, что умрешь совсем, прямо тут сейчас бы, это, — с наслаждением умер.

— Юра!

— Спрашиваете кто? — не слышал мальчик. — Отец обещал вычислить, выследить и, это, прирезать. Не вышло, прокололся, крутой Уокер. Не беспокойтесь за меня, я еще, это, покукую.