Голова королевы - [5]
Некоторые зрители были в рубашках и бриджах, другие расхаживали в жилетах из бычьей кожи, третьи щеголяли камзолами и шоссами[8] из тисненого бархата, белоснежными пышными воротниками, шелковыми чулками, кожаными перчатками, замысловатыми шляпами и короткими расшитыми плащами. Женские платья варьировались от самых простеньких до экстравагантных, сшитых по последнему писку моды; обладательницы последних горделиво восседали на галереях, демонстрируя жесткие корсеты, пышные нижние юбки, вертюгали[9], батистовые плоеные воротники, платья с длинными рукавами с прорезями, тонкие перчатки, высокие шляпы с полями и чепцы арселе [10].
Весь день подавали вино, пиво, хлеб, фрукты и орехи, и веселый гул голосов не замолкал. В половине третьего труба возвестила о начале спектакля, и на сцене появился актер в черном плаще, декламирующий пролог. Начался первый — и последний показ пьесы «Трагическая история Ричарда Львиное Сердце».
Роджер Бартоломью, зажатый между зрителями на средней галерее, вытянул шею, чтобы рассмотреть сцену поверх пышных перьев на шляпах впередисидящих. Пинта хереса раззадорила его еще сильнее, хотя и сделала злость какой-то вялой. Бедняге Бартоломью оставалось лишь корчиться в муках. Это была не его пьеса, а какая-то пародия, гротеск! Часть текста выкинули, сцены поменяли местами, зато добавили новые битвы, дуэли, картины осады и страшных смертей. Присутствовал даже намек на комический эффект! Но больнее всего несчастного автора ранило то, что публика с восторгом принимала все изменения.
Лоуренс Фаэторн вытягивал всю пьесу. Он приковывал внимание к своей персоне всякий раз, как появлялся на сцене, и из его уст даже самое банальное стихотворение звучало возвышенно:
Главным богатством Лоуренса был его голос. Актер мог усмирить публику одним лишь шепотом или заставить вздрогнуть от крика, подобного пушечному залпу.
Лучше всего Лоуренсу удался кульминационный момент драмы. Во время осады замка Шалю Ричард подошел к крепостным стенам в надежде обнаружить слабое место, и тут на зубчатой стене — то есть на балконе позади сцены — появился арбалетчик и выстрелил в храброго короля. Болт попал Ричарду в ключицу, туда, где тело не защищала кольчуга. В этой жизненно важной сцене Фаэторн использовал трюк, предложенный Николасом Брейсвеллом. Актер прятал болт в рукаве. Когда тетива арбалета зазвенела, он вскрикнул от боли и схватился за шею, зажав меж руками болт. Все было рассчитано до секунды, и зрители ни на минуту не усомнились, что своими глазами видели летящий снаряд.
После этого Ричард долго отходил в мир иной: произнес на прощанье двадцать нескладных строк, покорчился для приличия в агонии на земле и наконец умер смертью храбрых. Затем почившего короля унесли воины, на этот раз под правильный похоронный марш, по условному сигналу Николаса.
Вышедших на поклон актеров встретил гром аплодисментов, а когда на сцену выплыл сам Лоуренс Фаэторн, публика приветствовала его громкими возгласами. Он несколько минут купался в овациях, после чего в последний раз низко поклонился и удалился за кулисы. Снова Лоуренс из обычного прощального выхода устроил целое представление.
Все разошлись по домам довольные. Все, кроме Роджера Бартоломью.
У Николаса Брейсвелла не было возможности отдохнуть. Он отсмотрел весь спектакль из артистической уборной, а теперь пришла пора наводить порядок: собрать костюмы и реквизит, подмести сцену и разобрать подмостки. Следующий спектакль уэстфилдцев в «Голове королевы» состоится только через неделю, а двор используется для проезда экипажей и повозок. Пошел дождь. Небо крепилось до тех пор, пока публика не разошлась, зато теперь полило как из ведра.
Лишь через несколько часов затянувшийся рабочий день Николаса подошел к концу. Он пошел в пивную перекусить хлебом с элем. К столику подскочил Александр Марвуд.
— Ну, какая сегодня выручка, мистер Брейсвелл?
— Не знаю точно.
— Хотелось бы решить вопрос с арендной платой.
— Мы вам заплатим, — Николас придал голосу большую уверенность, чем ощущал на самом деле. Он слишком хорошо знал, как трудно выпросить у Лоуренса Фаэторна деньги, и много времени тратил на то, чтобы оправдываться за скупость своего нанимателя. — Очень скоро, мистер Марвуд.
— Моя жена считает, что мне стоит поднять арендную плату.
— Все жены одинаковы.
Марвуд сдавленно хихикнул. Хозяин «Головы королевы», тощий маленький лысеющий человечек, уже отметивший пятидесятилетие, страдал от нервного тика. Пессимизм прорезал глубокие морщины на его лбу и нарисовал тени под глазами. Беспокойство пронизывало все, что он делал или говорил.
Николас старался всегда быть вежливым с Марвудом. Уэстфилдцы уговаривали его позволить использовать постоялый двор для своих представлений и приводили веские финансовые аргументы в пользу превращения его заведения в театр. Но Марвуда терзали сомнения касательно этого проекта, не в последнюю очередь потому, что в тысяча пятьсот семьдесят четвертом году вышел указ, запрещавший ставить пьесы на постоялых дворах. Марвуд ужасно боялся, что городские власти в любой момент могут прийти по его душу. Но была и еще одна причина.
