Голова быка - [23]

— Я знаю, что вы были одним из последних людей, кто побывал в квартире Брина Толлерса, — так вот как его звали, отметил я. — Привратник вас описал, и там повсюду ваши отпечатки.

— Я же был в перчатках, — невольно вырвалось у меня, прежде чем я успел прикусить язык.

Эйзенхарт иронически на меня посмотрел.

После пятиминутной лекции я знал, что полиция также способна снимать отпечатки с кожаных перчаток и идентифицировать их (в этом месте мне поплохело: и почему я надел взамен испорченных краской именно те, что отдал мне во вторник Эйзенхарт?). Впрочем, другая пара меня все равно не спасла бы: по словам Виктора, старавшегося выразиться как можно деликатнее, за что я был ему благодарен, паттерн, оставляемый моими пальцами, был легко узнаваем.

Взамен мне пришлось все рассказать: как я обнаружил следы обыска в своей комнате, как наткнулся на следы краски, как понял, где узнать адрес мистера Толлерса… Я постарался только не затронуть тему его смерти, но знал, что Эйзенхарт все равно к этому придет.

— Я пришлю к вам Брэма, пусть посмотрит ваше жилье, — задумчиво пообещал детектив. — А теперь мне все же хотелось бы узнать, что я увижу в результатах вскрытия Толлерса?

— Ничего.

— Хотите сказать, что вы к этому не причастны? — справедливо не поверил мне Эйзенхарт. — Или что он умер естественной смертью? Потому что я готов поставить свою бессмертную душу на то, что естественного в этой смерти не было ничего.

Ставка была вполне в его стиле: вряд ли у кого-либо еще хватило наглости поставить на кон то, чего у него никогда не было. С другой стороны, он ничем не рисковал; причина смерти мистера Толлерса лежала за гранью обычного хода вещей.

— Нет, — я поморщился, — и нет. Вы ведь читали мое досье, и более полную версию, чем ту, что дали детективу Штромму.

В то время как общество не любит людей, чей Дар непригляден, армия, напротив, в них крайне заинтересована. Военное министерство имеет право проверять всех, кого подозревает в наличии полезной для себя и потенциально опасной для мирного населения силы: кукловодов [7], некромантов… таких, как я. Сильный Дар имеет свойство повторяться в следующем поколении, поэтому, учитывая реноме моего отца, избежать проверки мне бы не удалось, как и скрыть свой Дар от комиссии. Единственное, что я мог сделать — это сдержать его, обмануть проверяющих, заставить их поверить, что, в отличие от Альтмана-старшего, от меня будет мало толка. Подобные результаты, хотя и накладывали на меня определенные обязательства, позволяли мне вести тот образ жизни, который я пожелаю, но вот мое досье навсегда оставалось в красном списке.

— Вообще-то нет, — признался Эйзенхарт. — У меня не тот уровень допуска. Строго говоря, у всех в полиции не тот уровень допуска кроме моего отца. Так что нам с Бертом пришлось довольствоваться справкой с базовой информацией, которую соизволило прислать министерство. Даже не представляю, что написано в полной версии вашего досье. И что там такого секретного… — он выжидающе посмотрел на меня. — Не хотите рассказать?

— Нет.

— Тогда краткую версию? Возможно, не столь засекреченную?

Я объяснил, что — в краткой версии — там было написано, но мой рассказ и не произвел на детектива впечатление.

— Смерть от одного касания? — фыркнул он. — Яд, поражающий все живое? Право, доктор, сначала вы рассказываете про неизвестную субстанцию, которая способна воскресить мертвеца и которую наука идентифицировать не способна — вы сами слышите, как это звучит? — а теперь потчуете меня историями о токсине, не оставляющем следов?

— Аналогия не совсем верна, но…

— Мои подозреваемые и то проявляют больше фантазии, придумывая себе алиби, — перебил меня Эйзенхарт.

— Желаете наглядную демонстрацию, чтобы удостовериться, что это не выдумка? — не сдержался я. В самом деле, для человека, родившегося в мире, полном мистического и необъяснимого, Эйзенхарт проявлял выдающееся упорство по части отрицания реальности.

Как ни странно, он задумался над моим предложением.

— Вы же не размышляете об этом всерьез?

— А почему нет? — откликнулся Эйзенхарт; похоже, это было его любимой присказкой.

— Потому что это глупо и опасно, в числе прочего, — я потер виски. — Если вы не верите в мой Дар, почему вы все время пытались, по вашим словам, вывести меня из себя? Почему вы привезли тело сюда, а не в полицию? Я думал, вы подозреваете…

— Что касается первого, то я полагал, что вы можете знать что-то о его смерти. Как видите, я не ошибся. Что касается второго… должен же я был узнать, почему вы ведете себя так, словно, гм, аршин проглотили, — не давая мне вставить слово, он продолжил. — Нет-нет, дайте я сам угадаю. Сейчас вы скажете, что так проявляется ваш самоконтроль, и вы вынуждены постоянно держать себя в руках, иначе ваш Дар вырвется на свободу и случится непоправимое.

— Вероятность этого крайне мала, но…

Эйзенхарт закатил глаза.

— Духи-заступники! Должно быть, я не заметил, как стал персонажем грошовых ужасов. Не хватает только погони с перестрелкой.

— Хотите сказать, их не бывает в вашей работе? — поддел я его.

— Бывают, — признался Эйзенхарт. — Ладно, вы обещали мне демонстрацию.