Голова быка - [11]

В рабочей куртке и грубых штанах из парусины, с походкой вразвалочку и рыжими вихрами, торчавшими из-под козырька кепи (и это вместо его обычной набриолиненной прически!) он ничем не отличался от так называемой "рабочей молодежи", кучковавшейся в последние годы на митингах, а после просиживавших штаны в подобных заведениях. Он совершенно сливался с занявшей центр помещения компанией, да и держался с ней гораздо свободнее, чем в полиции, где от смущения постоянно начинал заикаться и вставлял почтительное "сэр" через слово, к месту оно было или нет. Если я мог судить, то в этой средне он выглядел гораздо естественнее, что не могло не наводить на определенные мысли.

— Сэр? — впечатление органичности его присутствия в трактире, впрочем, исчезло, стоило Шону подойти к нашему столу и замереть у него с распахнутым в удивлении ртом. — Ч-что вы здесь делаете?

— Небольшая неурядица, — ответил за меня Эйзенхарт, хлопая по стулу рядом с собой. — Садись скорее, будешь так маячить, привлечешь внимание.

Сержант поспешил усесться и замер, не сводя с меня глаз. От удивления я отвечал ему тем же.

Виктор тяжело вздохнул.

— Духи-заступники! Шон, ты можешь вести себя нормально?

Брэмли вздрогнул и, сняв кепку, попытался пригладить волосы пятерней.

— Простите, сэр.

— Шон! — на этот раз вздрогнули мы оба. — Еще одно "сэр", и я тебя побью, обещаю, — прошипел Виктор. — Да что с тобой такое?

Должно быть, дело было в моем присутствии. Я отвернулся и в очередной раз за вечер вспомнил разбившиеся очки. Не знаю, было ли дело в моем облике или в моей профессии, но Брэмли и раньше всегда замирал при виде меня, превращаясь с виду в загипнотизированного удавом кролика.

— Мне уйти? — спросил я у Эйзенхарта.

Тот покачал головой.

— Я как раз вводил доктора в курс дела, — объяснил он сержанту. — На него напали из-за этих проклятых бумаг сегодня, так что лучше ему знать, что к чему. Ты сумел что-нибудь узнать?

— Ничего. Никто не знает, на кого Хевель работал в последнее время. Поговаривают, что он вообще не брал работу, некоторые считают, что он ушел на покой. И, — Брэмли обратился ко мне, — сочувствую насчет нападения…

— Роберт, — протянул я ему руку, прежде чем он успел вновь сказать мне "сэр".

Сержант опять посмотрел на меня взглядом запуганного олененка, но, подумав, все же пожал ее.

— Что насчет заказов? — поинтересовался Виктор.

— Ничего похожего на то, что мы ищем. Коффер… П-простите, сейф, — он извиняющеся покосился на меня, — в ювелирной лавке Найруса, два частных дома наверху, — Шон ткнул пальцем в потолок, показывая, что имеет в виду верх Лестниц, — в одном была наводка, что хозяин обналичил банковские счета, в другом хозяева уехали на материк, и одна нотариальная контора.

— А там что? — удивился Эйзенхарт.

— Подмена завещания, насколько я понял.

— Что насчет наших левых?

— Ничего. В Гетценбурге сейчас нет активного подполья, о связях Хевеля с ними тоже никто не знает.

Эйзенхарт расстроено цокнул языком.

— Не густо, — резюмировал он. — Ладно, можешь идти.

По мере того, как Брэмли отдалялся от нас, его движения становились все менее скованными, и вот он уже смешался с группой очередных "рабочих", на весь зал вопивших, что такой денек недурно было бы отпраздновать где-нибудь еще.

— Совсем вы запугали парня, — добродушно рассмеялся Эйзенхарт.

Меня это заявление покоробило.

— Уверяю вас, я не прилагал к этому никаких усилий.

Виктор засмеялся еще сильнее.

— Что в этом смешного? — сухо поинтересовался я.

— А вам и не нужно было прикладывать усилий, док. Ваш вид делает это за вас, — я решил, что Эйзенхарт имеет в виду мою внешность, но ему удалось меня удивить. — Вы такой… — сделал он неопределенный пасс рукой. — Правильный.

— Правильный? — переспросил я, недоумевая.

Виктор кивнул.

— Вы такой правильный, что бедняга Брэм боится, что вы его сразу раскусите.

— Раскушу? — я все еще не понимал. — О чем вы, во имя Духов, говорите?

Эйзенхарт замер, словно раздумывая, отвечать мне или нет.

— Я сейчас открою вам один секрет, постарайтесь воспринять его нормально, — посоветовал он мне. — И дайте ему это как-то понять, что ли… А то бедняга только освоился в Управлении и перестал дрожать при виде каждого полицейского, как приехали вы, и все началось сначала. Вы когда-нибудь слышали о "потерянных мальчишках"?

— Конечно, — подтвердил я.

Кто же о них не слышал?

В стране, где каждый десятый ребенок был полным сиротой, а детских приютов, вы не поверите, было два (sic!) [2], детской преступностью нельзя было удивить. Фабрики в любое иное время с радостью забрали бы себе дешевую рабочую силу, но из-за войны слишком многие оказались в отчаянном положении, и во многих городах стали неохотно брать на работу детей. Оставались работные дома, но любой житель города знал, что попавшихся бидлам ждет участь хуже смерти. Для многих мальчиков, оказавшихся на улице, единственной возможностью выжить была воровская школа, где за долю — большую — от дохода слишком старые для воровской жизни "коты" [3] учили их искусству облегчать чужие кошельки и выдавливать оконное стекло за пять секунд. Для девочек ситуация была и того хуже: желающих обучать их воровскому мастерству было мало, поэтому либо они умирали, либо, зачастую не по своей воле, попадали в бордель. Городская жизнь, даже в Гетценбурге, хотя в это было трудно поверить, посмотрев в окно, не была добра к слабым.