Голова бога (Приазовский репортаж) - [9]

Из пансиона бригадирши градоначальник покатил, похоже, прямо к полицмейстеру. О чем и как они беседовали — Аркадий так и не узнал. Но разговор был, и последствия явно имел: иначе с чего бы квартальные поручики с квартальными надзирателями носились стремглав до заката солнца.

Хотя единственного городского вора изловили и посадили в тюрьму еще прошлой осенью, полицмейстер с поставленной задачей справился.

По подозрению в шпионаже арестовали дядю Жору — главного городского пропойцу. Нет, конечно же, городские мужи умели и любили заложить за воротник, но их запои меркли на фоне запоев дяди Жоры. Его пьянство было эпическим, о нем слагали легенды. Говорили, к примеру, что причиной этого неимоверного падения была неимоверно неразделенная любовь.

Напивался дядя Жора в стельку, как сапожник, паче сапожником он в действительности и был. Его молоток с гвоздями, и будка несомненно тоже были бы пропиты, если бы на них нашелся покупатель.

Летом, когда большая часть города ходила босиком или в самодельных деревянных сандалиях-стукалках, дядя Жора покидал душный и пыльный город. Его будка стояла незапертой, потому что замок он пропил, а более ничего ценного в этом помещении не имелось. Он жил в шалаше около реки, носил на базар собранные в рощах сперва вишни, потом — дикие абрикосы, именуемые в этих краях жерделями, а в начале осени — грецкие орехи. Горожане собранные плоды покупали не сколько из необходимости, сколь из жалости.

Но именно склонность к бродяжеству сыграла с дядей Жорой дурную шутку. Его будто кто-то видел в тот вечер на около тех мест. А ежели даже не видел, то что за беда? Он ведь мог там оказаться? Ведь мог он слать знаки супостату?

И теперь сапожник сидел в одиночной камере, ожидая якобы приезда важного чиновника, и чинил полицейским обувь. За эти труды получал водку и пил. В его понимании перемена была исчезающе мала.

Еще до того, как дядю Жору доставили в участок, в пансионе мадам Чебушидзе Аркадию была продиктована краткая слов в сто заметка. Утром «Листок» вышел экстренным выпуском — первым в своей истории. Это одновременно и печалило и радовало Аркадия. Радовало потому, что в самом экстренном выпуске было что-то серьезное, взрослое. Да что там! Он прислушался и понял, что мечта его жизни — как раз готовить экстренные выпуски, а после наблюдать, как за ними выстраиваются изрядные очереди.

Но мучила совесть. Он считал, что газета должна разъяснять непонятное, рассказывать неизвестное. А тут получалось ровно наоборот: целый город был введен в замешательство.

Нет, — поправлялся Аркадий. — Все же не весь город.

Многие, чуть не большинство полагали, что сапожника схватили зазря. И знаков он никаких не подавал, поскольку вряд ли грамотен.

— А еще вероятней, — шли в своих рассуждениях некоторые далее, — что и не было никаких знаков вовсе.

— Кто знает, кто знает… — задумчиво пожимали плечами иные же… — Природа человека обманчива. Мне-то сапожник и ранее внушал подозрение. Подумайте сами: будка его стояла не на базарной площади, а на тракте, проходящем через город!

Но более всего Аркадия удивляло: сколь легко оказалось увести обывателей от важного. Наверное, у непойманного шпиона тоже отлегло от сердца: глупые горожане все спишут на пьянчугу.

Эта власть печатного слова тревожила воображение, и Аркадий дал себе слово зайти в церковь, помолиться за снятие дьявольского искуса.

На целых полдня Аркадий стал городской знаменитостью: совершенно незнакомые люди останавливали его на улице, здоровались, спрашивали: что нового еще будет в газетах. Юноша таинственно улыбался и предлагал подождать.

Но правы были древние, сказав, что слава мира проходит: уже после обеда обыватели обсуждали иную новость…

Приезд генералов

«Персидское откровеніе» — гласило название заметки.

«Проѣзжающій incognito черезъ нашъ городъ извѣстный персидскій прорицатель подѣлился съ нашей газетой своимъ предсказаніемъ: Скоро въ бояхъ подъ Севастополемъ произойдетъ благопріятный для русскихъ войскъ переломъ. Не послѣднюю роль въ этомъ сыграетъ уроженецъ нашего города».

— Извольте объясниться, что это означает, — спросил штабс-ротмистр, откладывая листок газеты. — Я вообще-то подозреваю, но после вашей выходки приходится держать ухо востро.

— От друга детства узнал, что в Крыму меняют главнокомандующего. Его помощником будет генерал Рязанин. Родной брат нашего городничего.

Штабс-ротмистр кивнул, поставил на гранках свой автограф и вернулся к чаю.

— Можете печатать, — махнул он рукой.

Аркадий не уходил.

— Позвольте вопрос?

— Валяй.

— Вы ведь читали мою записную. Видели…

Аркадий замялся.

— Твои смелые суждения?… — пришел на выручку штабс-ротмистр.

И зевнул.

Юноша смущенно кивнул.

— Все в свое время пишут что-то этакое, — пояснил штабс-ротмистр. — И если бы таковых мыслей у тебя не было, это значило, что ты или непроходимо глуп, либо скрытный сукин сын. Ну а поскольку я знаю, что ты отнюдь не дурак, выбор у меня был бы небогатым. Что-то еще?…

— Нет… — но, набравшись смелости, поправился. — Да. Расскажите мне о шифре.

Офицер отмахнулся.

— Ну, пожалуйста. Вы сами говорили, что обучить можно даже школяра за четверть часа. К тому же, листок с записью переписки у вас. Я ничего сделать не смогу.