Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах - [64]

Шарахнул в сторону испуг соседку.

Склерозной слабости превозмогая ночь,

Ползет, ползет на алую отметку.

— «Последняя красавица — моя!»

Изнемогая, падает на молодой цветок.

И круглую головку наклоня,

Роняет роза ровный лепесток.

Она стояла на комоде,

Где залежался тесный хлам,

В томленье скучного бесплодья

Желтеющий не по годам.

Орешки, лифчики, сорочки,

Корсет, коробки, кружева,

Исписанные вкось листочки…

Она стояла чуть жива

От узко спертого дыханья

Настойкой затхлой кислоты,

Вся — сладостное обмиранье

Впервые сказанного — ты…

Ночь целую с упорством ведьмы

Стучала Лизанька клюкой,

То был ее протест последний

Перед затишьем под землей…

Не чудится ль цветов цеплянье

По коридорам, по дверям?

Их тонкосвистное шептанье,

Паденье мягкое меж рам?

Они за алую головку

Должны сразиться в темноте!

Должны старухину обновку

На влажном вынести листе!

Восстанья цветов не было.

Но цветы не заняли на земле своего места.

Они растут под ногами, их топчут,

Они беззащитны.

Восстанье их только в том, что они исчезают.

«Наскозь» (1960–1965)

«Слова поэта — его дела…»

Слова поэта — его дела.

         Пушкин.

Но право на слова —

          Дают дела.

«Нет, не благополучное…»

Нет, не благополучное

          Супружество —

             Бездонная

             Вселенная.

     Достойное несенье

                 Ужаса —

          Судьба людей

              Священная.

ЖАРА В МОСКВЕ

Жара — такой богатый дар,

Что поникают плечи!

Сорокаградусный нагар

Неимоверной печи.

Понятно, что, москвич, ты зол

На лето без отъезда…

За то Каир к тебе пришел,

Сахара — безвозмездно.

Коль ты не болен, то влюблен

В раскраску легких тканей,

В раскрытый ротик Сандрильон

И жадность их исканий,

В тот смуглый вырез на спине

С пикейной оторочкой…

Она? Но дело ведь не в ней,

А в яркости восточной,

В округлой сочности плода

И вызреванье цвета,

В том, что ты выберешь тогда

Из уличного лета.

Стоп! На Кузнецком продают

Под зонтиком игрушки,

Заводит глазки милый плут,

Ждут участи зверюшки.

Явилось на открытый свет,

Что в магазинах жило —

Пунцовый галстук крикнул вслед,

Попутно манит мыло.

И в самой жажде есть восторг.

Она рисует воду,

Как цель невылазных дорог,

Отраду и свободу.

Ты в этот час не пожелал

Судьбы разнообразной,

Когда вошел и в руки взял

Стакан воды алмазной.

«Аллейная прохлада…»

     Аллейная прохлада,

Сквозистый коридор —

     Вот августа баллада,

  Сентябрьский кругозор.

В веках сложились сказки,

        У сказки нет конца,

      Начала нет у пляски,

        У ветра нет лица.

«Пустынные свиданья…»

    Пустынные свиданья

    С опавшею листвой,

Вдоль пруда обгонянье

    Прискоки ветровой.

         Красивая обида

    Оборванных ветвей,

  Восторженно завидую

  Шуршащей тьме аллей.

  Властительница прачка

  Сняла с дерев наряд —

Прополоскать в заплачках

       И пурпур, и гранат.

    Разбойники! Вы клада

         Не поняли цену!

      А я тому и рада, —

      В сухом огне тону.

    Колдуньи, ведьмы, феи,

Подземной кузни сброд,

    Волшебники, злодеи,

         Царевен хоровод!

Вы возродились в чарах

     Пылающей листвы,

Вы закружились в парах

   Над кладбищем травы.

   Воробушки с дорожки,

          Ладони и сердца,

   Вас нужно осторожно

   Вложить на дно ларца!

       Вас дворничиха злая

   Сметает с мостовой…

 Как смеет! Ветер знает,

      Что делает с листвой.

«О, как ты сквозистая…»

            О, как ты сквозистая

            Обрывающая листья!

    Не поля, не леса, не туманные реки

   Остаются разлучные дали в отчизне!

Ты напомнила вновь, что несчастна вовеки

          Любовь человечества к жизни.

СТРАНИЦА

Июньский день прохладен, свеж.

И так же, как снегов растаянье,

Он увлекает за рубеж,

Он видит все на расстоянии.

Вот продается на углу

Последних ландышей дыханье.

Стекают капли по стеклу.

Зонты навстречу в колыхании.

В домах сегодня разговор

Ровнее, без бросков отчаянья.

Сегодня именинник — вор,

В ком столько прелести раскаянья…

«Мы дружим с призраком…»

Мы дружим с призраком

Офелии,

Мы ненасытно любим снег,

Цветенье вишен нас овеяло

В садах, сбегающих до рек.

И уступать свое сокровище

Тому, чему названья нет?

      Ты одраконен,

                очудовищен

В атомном взрыве

Белый

Цвет!

НАВОДНЕНИЕ

Щетинка трав, торчащих над водой,

И кучка голая испуганных деревьев…

Разлив был настоящею бедой,

Одной из бед исконных, древних.

То ль, изменив извечной высоте,

Плашмя упало страшным ливнем небо,

То ль воды, сдавленные в темноте,

Из-под земли взорвались силой гнева?

Ни пристани, ни птицы, ни жилья.

Кругом все одинаково бесцветно.

И где-то здесь в пространстве сером я

Без образа витаю незаметно.

Точь-в-точь так было в незабытом сне.

Там я умела в воздухе держаться

И, кончик ног не замочив в воде,

Пронзительно грустить, но не сдаваться.

Теперь в салоне, средь пейзажей броских

Вновь узнаю те ветлы в бездне вод.

Читаю: «Озеро в Днепропетровске.

Художник Пащенко. Тридцатый год».

«Обожествленные гением…»

Обожествленные гением,

Переполненные слезами

Моления — исполнением

Молений сделались сами.

«Двустишье…»

Двустишье —

                  застежка,

Двустишье дорожка,

Двустишье браслетка,

 Двустишье заметка,

Двустишье заклятье,

Друзей рукопожатье,

Пришедших поздравлять.

Двустишие — находка

И скрученная плетка,

Которою — стегать!

Иллюстрации

В. Я. Брюсов. 1921.

Н. И. Петровская.