Голоса прошлого - [63]

    Патока мерзко выругалась, пнула корень, отвернулась к Алеське. К тому, что от неё осталось... Я вбирала её горе и боль, и мне было безумно жаль Хмельнёву, и дорого бы я дала за то, чтобы прожить этот день иначе; мальчишку с радостью разорвала бы на кусочки безо всякой жалости. Но... но... но... Но без пацана Лес нас никуда не отпустит. Я улавливала волны гнева и ярости, бешеным ураганом гнувшие кроны. Если честно, я задала бы отсюда стрекача во все пятки прямо сейчас. Если бы не видела паранормальным зрением на горизонте будущего больших проблем как последствий такого решения.

    Несовместимых с жизнью проблем.

    – Бешеная, – сказала Чисвиропи с чувством.

    Я отвела ствол. Ничего не сказала. Что тут скажешь?

    Пацан снова вырвался. Смотрел свирепо и непримиримо. В его встрёпанных лохмах отражался алый цветочный свет...

    – Комадар Военно– Космических Сил Земной Федерации Энн Ламберт, – назвалась я мальчишке. – И я тебя ещё встречу, гадёныш. При других обстоятельствах.

    Приливной волной пришла благодарность от Леса. Вопрос– пожелание– надежда. Ответный отклик инфосферы...

    Лес не различал нас. Что я, что Ванесса, что всё сообщество телепатов Федерации сливалось для него в одно общее поле разума. С общим он и говорил, если только можно было назвать разговором этот безумный обмен эмоциями.

    Он отпускал нас. В обмен. Жизнь на жизнь, в обмен тех, кто решил умереть, но должен жить. Тех, кто пожелал сгореть, но огонь не для них, они должны жить.

    Обещание.

    Прощание.

    Тишина.

***

Мы вернулись на базу, уставшие и вымотанные, подавленные. Чисвиропи угрюмо молчала, Патока молчала свирепо. Алеська лежала 'на щите'. Мальчишка молчал, видно, старший вправил ему немного ума, но мне на них было... Всё равно, в общем, было.

    И держалась я только благодаря поддержке инфосферы.

    Хотелось упасть и не шевелиться больше никогда.

    Нас встречали. Капитан Огнев, само собой. И Борис Хмельнёв. Он уже знал. Между сообщением и нашим прибытием на базу прошло достаточно времени. Но смотрел Хмельнёв сейчас не на тело дочери, а на пленных. Вот говорят ещё 'лицо озарило улыбкой'. Сравнение такое поэтическое. Я наконец– то увидела, как именно это происходит.

    Вот только улыбочка была не солнечная, а свирепая. От такой кому угодно хочется провалиться сквозь землю…

    – А, Немель!– воскликнул Хмельнёв с нездоровой радостью в голосе. – Какая чудесная встреча.

    Мальчишка широко раскрыл глаза. Похоже, он считал иначе.

    – Вы знакомы? – удивилась я.

    – Не то слово, – ответил Хмельнёв. – Мы – давние приятели, правда, Немель? Сколько ты мне уже нервы мотаешь, два года, третий пошёл, да?

    Хмельнёв подошёл ближе. Пацан невольно подался назад, достоинство юного воина, раненого в самую гордость, слетело с него, как осенний лист под ветром. Он боялся, панически боялся Бориса Хмельнёва, и ненавидел себя за свой страх, но ничего не мог с собой поделать. А– дмори абанош дёрнулся было защитить своего подопечного, только помогло это мало.

    Хмельнёв положил руки на плечи мальчика, поймал его взгляд.

    – Ты мне очень много должен, парень, – тихим, но страшным по оттенку голосом сказал он. – Плати!

    – 'Что он делает'? – спросила я у Ванессы.

    – 'Полное копирование личностной памяти', – ответила она. – 'Процедура не из приятных'...

    Мальчик закрыл глаза, потеряв сознание. А– дмори абанош подхватил его, не дал упасть.

    – 'Зачем?'

    – 'Сейчас узнаем...'

    Хмельнёв посмотрел на меня. Я деактивировала шлем. Встретила его взгляд.

    Между нами натянулась и зазвенела тоненькая леска ментального контакта.

    Образ коробки в подарочной обёртке и с бантиком наверху.

    – 'Передайте дальше, комадар Ламберт. Мне уже ни к чему, а вам будет крайне полезно'.

    – 'Сделано', – отозвалась я, передавая – мысленно!– подарок Ванессе.

    – 'Благодарю'

    Он не оборвал связь сразу, и я решилась:

    – 'Простите... не уберегла...'

    Память о пережитом в Лесу всколыхнулась острой болью.

    Тёплое ответное чувство. Благодарность. Сопереживание. Образ судьбы в виде чёрного солнца.

    Связь исчезла. Хмельнёв отошёл к медикам, стоявшим у платформы с телом его мёртвой дочери. А что здесь сделаешь? Теперь– то. Судьба.

    Вспомнилось, как я мучилась, провидя этот итог. Как пыталась найти выход, как голову себе сломала, чтобы предотвратить. А пришло время, и всё свершилось без моего участия. Зачем? Зачем знать наперёд всё, если не можешь изменить ничего? Как бы ни дёргалась, что бы ни придумывала, – всё, всё бесполезно!

    Больше всего на свете сейчас я ненавидела свою собственную паранорму.

    – Ты как, Энн? – спросил Огнев.

    Я посмотрела ему в лицо. Покачала головой:

    – Никак... Ничего, пройдёт.

    – Помощь нужна?

    Я покачала головой. Справлюсь. Бывало, и хуже.

    Но он меня не отпустил. Лично проследил, чтобы я, избавившись от брони, поела и выпила кофе. То самое мерзкое пойло со стимуляторами, двойную дозу. Мы сидели в рекреационной зоне, под шатром тишины. И пили этот кофе с какими– то хрустящими палочками с ореховой крошкой внутри. Молчали. Говорить было не о чём и незачем.