Голос солдата - [95]
— Может быть, хватит? — сказал я. Леонид уже успел проиграть столько, что пора было его остановить. — Спать людям надо. Двенадцатый час. Леня, хватит на сегодня.
— И то правда, — согласился Гатенков. — Время позднее. Кончим, что ль, студент?
— Куда нам спешить, Семен? Праздник…
— Да нет, больно много время.
— По полста хочешь? Давай по полста, а?
На лице Гатенкова было страдание. Он заглядывал в глаза отчужденно притихшим болельщикам. «Чего делать, братцы? — как бы спрашивал совета Семен. — По полста — как отказаться? Студент сам набивается. Меня корить за что?»
Грушецкий, само собой разумеется, получил мат. Он достал из тумбочки планшетку, расстегнул. Гатенков по-рыбьи открыл рот и уронил на пол фигуру. Планшетка была набита деньгами. Пачки слежались, как трофейные галеты.
— Чего глаза забегали? — Леонид засмеялся. — Не волнуйся, не ворованные. Тетушка дом в Ленкорани продала. Некоторую часть выручки у меня от мужа спрятала.
— Как же на чужие-то играть?
— Это не твоя забота. Ты ничего не знаешь.
О сне больше никто не вспоминал. Когда Рубаба порывалась погасить свет и начальственным тоном приказала расходиться по палатам, ее дружно уговорили не портить людям праздник. Гатенков был сосредоточенно-мрачен, у него на лбу набухла жила. Только добившись ощутимого перевеса в партии, он оживлялся и начинал, потирая руки, рассуждать вслух:
— Так, так… Выходит, значит так… Раз, два, три, и — готово. Обратно, студент, планшетку доставай.
— Посмотрим! Это мы еще посмотрим! Подумаешь, гроссмейстер! Сам сейчас лапки кверху поднимешь! — Леонид петушился, но все вокруг видели, позиция у него безнадежная.
Гатенков еще раз получил полста, пересчитал, аккуратно сложил, спрятал под халат и спросил с издевкой:
— Ну чего, студент? Еще? Я бы сыграл…
— Сыграл бы? — Грушецкий моментально преобразился. На лице не осталось и следа от растерянности. — Сыграл бы, говоришь? — Не ожидая ответа, сказал: — Слушай, Семен, имеется предложение. На все, что у меня в планшетке, идет?
Гатенков изумленно уставился на Грушецкого. Потом быстро взглянул влево-вправо: «Слыхали, чего было сказано? Хитрит, что ль, студент, заманивает? Глядите, какая тьма деньжищ-то! Боязно… И выиграть боязно, и проиграть — тоже…»
— Ладно тебе, студент! Поиграли — и будет.
— Как знаешь. Я не настаиваю.
Гатенков опять присмотрелся к Леониду, спросил:
— Ты чего, взаправду на все? Не страшно? Проиграешься — платить придется. Я в шахматах не шуткую.
— Я что, проигрыш зажимал? — обиделся Грушецкий. — Я, кстати, в этом тоже шуток не признаю. Здесь десять тысяч.
Народ в палате взбудораженно загудел, заговорил. Гатенков поскреб затылок и начал расставлять фигуры. Грушецкий спрятал планшетку в тумбочку, поинтересовался:
— Зачем расставляешь? Не вижу твоей ставки. Нет ставки — нет игры. Вали в свою палату. Вали, вали. Чего расселся? Забирай свои шахматы. Людям спать пора.
— Я мигом. — Гатенков быстро захромал к двери.
…Перед началом наступления на Вену мы стояли в небольшом венгерском городке юго-восточнее Будапешта. Помню, откуда-то у всех появились бумажные деньги — пенго. Они ничего не стоили, и у нас от нечего делать кто-то придумал играть в очко на пенго. Там проигрыши и выигрыши были астрономические. Но те венгерские деньги н и ч е г о н е с т о и л и, и их можно было проигрывать сотнями тысяч.
А здесь Леонид мог, — нет, должен был! — проиграть десять тысяч рублей Гатенкову. Ч у ж и х п о л н о ц е н н ы х р у б л е й! Этого нельзя было допустить!
Как только Гатенков ушел, мы с Митькой, Васька Хлопов и все остальные насели на Грушецкого, уговаривали отказаться, пока не поздно, от безрассудной затеи. Но Леонид — его только сейчас развезло от водки — глупо посмеивался.
Возвратился Гатенков. Протолкался сквозь толпу болельщиков, подозрительно осмотрелся, взглянул на партнера. Леонид все так же глупо и пьяно посмеивался. Семен вывалил на кровать гору смятых купюр: красненьких тридцаток, зеленоватых пятидесятирублевок, серых десяток, синих пятерок…
— Вот! Ровно десять — копейка в копейку. Хошь, считай.
Партия началась. В палате воцарилась тишина, как в операционной. Только изредка кто-нибудь вздыхал и время от времени раздавался трескучий звук — это Гатенков ожесточенно раздирал ногтями кожу на затылке. Он сидел вытянув на кровати негнущуюся ногу и каменно склонившись над доской. Для него не существовало сейчас ничего, кроме фигур на черно-белых клетках, горки купюр на одеяле и спрятанной в тумбочку планшетки «студента»…
Я все-таки немного понимаю в шахматах, и для меня в этой партии с самого начала все стало ясно. Грушецкий пожертвовал в дебюте две пешки — это был старинный вариант «итальянской партии», который показывал мне в детстве сосед по дому Юрка Садовников, — оставил под боем ладью. В этом варианте черные форсированно получают мат.
Гатенков о теории шахмат не имел ни малейшего представления. Но, человек сообразительный, он быстро понял — плакали его денежки. Семен кряхтел, сгибался все ниже и ниже, что-то молитвенно шептал, вскидывал время от времени на Леонида раскаленные злобой глаза…
— Нет, я так не согласный, — наконец выговорил он охрипшим от бессилия голосом. — Так не полагается. Ты сам должон мне королеву форы давать…
Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.