Голос солдата - [81]
Завидуя втайне Томкиной отчаянности, она все же поражалась ее безразличию к себе. Сперва это возбуждало уважение, но на смену ему пришла обида. Вишь, какая благородная! Себя не приняла в расчет… А ежели вникнуть, ей — что? Велика ли беда — еще один? Но Славик? Славик мог ли? Без любви, с кем пришлось. Однако это, может, и к лучшему. Все определилось…
Поспав часок-другой после дежурства, Томка сидела перед зеркалом в шелковой розовой сорочке. Хотя до выхода на смену оставался у нее едва ли не весь день, Томка пудрилась, ровняла крохотной гребеночкой брови, подкрашивала губы. «Ишь как прихорашивается! — Галя глядела на нее от двери неприязненно и вместе с тем завидуя. — Одно на уме…»
— Пришла? — не оборачиваясь, спросила Томка. — Чего стоишь, как в гостях? — Она встала со стула, подошла к подруге, удивленно заглянула в глаза: — Чего вытаращилась?
— Завидую тебе, подружка.
— Завидуешь? Мне? Вот еще новости! Чему?
— Красивая ты — глаз не отведешь… — Подкрашенные Томкины губы шевельнулись в усмешке, и Галя потерялась, как девчонка, впервые допущенная в общество взрослых. Но тотчас же овладела собой. — И в госпитале ты вчера и нынче была, а я двое суток зря томилась без дела.
— Так сильно по госпиталю скучаешь?
— А то как же? Там для меня все. Да вот и по Славику соскучилась. Опасаюсь к тому же, как бы не завлекла там паренька какая-нито бывалая. Этим-то все одно: война все спишет. Одним больше, одним меньше… Делов-то!
— Насчет «делов» ты точно сказала. Только бывалой совсем не обязательно безгрешной казаться. Солдатика искалеченного станет ей жалко — она и приласкает его. А что о ней болтать станут, бывалой все равно. — Она нахально подмигнула Гале: — Интересный разговор у нас, жалко кончать. А мне спешить надо. Скоро обед — Славик ждет. Покормить его обещала.
На прозрачную комбинацию Томка стала натягивать узкую юбку, гимнастерку, подпоясалась офицерским ремнем. На Томкиной гимнастерке со старшинскими погонами позванивали на подвесках медали «За боевые заслуги», «За оборону Севастополя», «За победу над Германией» и отливал перламутровыми бордовыми уголками орден Красной Звезды. И, глядя на подругу, Галя еще острее ощутила свою никчемность. С лета сорок третьего она в госпиталях, а кроме медали «За победу над Германией», и наград у нее нет. Ни в чем нет удачи…
Ранним утром тих румынский городок. Война хоть и закончилась для них более года назад, румыны покуда вроде бы и не собираются начинать мирную трудовую жизнь. Вроде бы никто не торопится в этот час на службу, на заводы (какие-никакие, а есть они тут), в конторы. Чего-то делают хозяева у себя в садах да на огородах, да проедет кой-когда на запряженной одной лошадкой повозке с высокими колесами румын в бараньей папахе и постолах. На базар товар везет…
Солнышко только-только поднялось, травка росой поблескивает, начинающая желтеть листва на деревьях не шелохнется. Редко-редко листок, убитый осенью, сорвется с ветки и неохотно плывет к земле. В утренней тишине звуки, подобно солнечным лучам, доходят из далекого далека. Вот свистнул пронзительно паровоз где-то за зеленеющими холмами, послышался отчетливо стук колес, на заборе зачирикал воробей.
Галя идет по безлюдной улочке, застроенной одноэтажными белеными домиками, придавленными соломенными и камышовыми крышами. Воздух ранним утром неподвижен и прохладно-чист — что твоя родниковая вода. Не вдыхаешь его — пьешь.
Любила Галя это раннее утреннее путешествие от дома до госпиталя. И идти-то вроде бы недалеко, а вот ведь подышишь этим целительным осенним воздухом — и силой тело наливается, и моложе вроде бы становишься…
А вот нынче Галя шла на дежурство, ни на что по сторонам не глядя, ничему не радуясь. Понятно, она отдавала себе отчет, что нет у нее тех чувств к безрукому Горелову, какими была переполнена душа в дни безоглядной любви ее к Алеше. Однако и для Славика там было довольно и жалости, и нежности, и преданности. Да и свыклась она в последнее время с мыслью, что судьбе угодно, чтобы они были вместе.
Славик сидел у стола. Перед ним лежала толстая книга. Та самая «Американская трагедия», которую Галя принесла ему из библиотеки. На Славике был госпитальный, синий с зелеными отворотами, халат и тапки. Понятно, Томка и халат на него надела, и в тапки обула. И подумала Галя: «Может, это к лучшему? Может, у них с Томкой сладится? Пусть…»
Славик оторвался от книги, поглядел на Галю, густо-густо покраснел, застеснявшись, и сдержанно кивнул:
— Доброе утро. Давно тебя не было.
— Давно, — согласилась она. — Двое суток не видались. Как же ты жил без меня, Славик? Не обижали тебя? — «Господи, чего я несу? Глупо-то как!» Заставила себя улыбнуться: — Истосковался небось? Не привык без меня?
Смотрел Славик на нее серьезно, о чем-то думая. И ей стало ясно, что она по-прежнему осталась для него тем человеком, с кем в мечтах, соединяешься на всю жизнь. Да и могло ли быть иначе? Разве таких, как Томка, принимают всерьез?
— Нет, Галя, не истосковался, — ответил он. — Тамара за мной ухаживала. И днем кормить обещала прийти.
Вот оно как! Не помнят люди сердечности, не помнят. Не сказала Галя более ни слова. Отправилась в ординаторскую. Подходило время обхода. Надо было показаться на глаза капитану Тульчиной. Обидно было Гале до слез. Она, однако, без особых усилий успокоила себя: «Пусть идет как идет. Поглядим еще, кто раскаиваться станет…»
Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.