Голос солдата - [68]
— Так и было сказано: «Без тебя его отсюда не отправят»? Впредь, Славка, на начальство тебя натравлять стану. У тебя разговор с им выходит. А начальству легче добро делать — власти поболе. Верно я толкую?
— Ты мужичок башковитый. — Митька когда-то сам о себе так сказал, и ему нравилось, что я иногда, не льстя, называю его «башковитым мужичком». Я улыбнулся: — Только тебе за все это платить придется.
— Как так — «платить»? Не пойму чего-то.
— Все очень просто. Приведи Настю. Поможете мне прогуляться по коридору — и мы в расчете.
— Ты, никак, ошалел! — Митька испугался. — Доктор твой с нас шкуру спустит. И не проси!
— Вот еще! Что я, ребенок?
Третий раз в жизни я начал учиться ходить. С двух сторон меня поддерживали Митька и Настя. Они помогли мне выйти из палаты. Вообще-то я держался неплохо. Голова не кружилась, и почти не было страха. Но так долго шагать еще не хватало сил. Парализованная нога задрожала и начала подгибаться. Если бы Митька и Настя не поддерживали меня слева и справа, я, наверное, загремел бы на пол. Коридор, средневековый, со сводчатым потолком и множеством низеньких дверей, казался бесконечным. Где-то очень далеко светилась распахнутая настежь дверь. Там на стены и на пол падали солнечные лучи.
Мои сопровождающие вели меня к той двери. Митька совершенно изнемог. Не хватало сил поддерживать меня. Лицо его блестело капельками пота. И дышать ему была все труднее. Задыхаясь, Митька попросил:
— Славк, а Славк… Давай-ка двинем обратно. Опасаюсь, как бы мне самому не свалиться. Двинем, а?
— Да сколько здесь осталось? — Пройти чуть ли не до конца коридора и повернуть обратно. Так хотелось посмотреть в открытую дверь, за которой все было залито солнечным светом. — До двери только дойдем…
Кое-как дотащили они меня до конца коридора. Здесь уже и моя левая нога заявила о себе так, что хочешь не хочешь, а надо было поворачивать обратно. Дрожь в ноге сообщилась всему телу. Можно было подумать, что меня бьет припадок необычной эпилепсии, не бросающей человека на землю. Настя помертвела. Глаза ее в ужасе расширились. Она вцепилась в меня и бессмысленно шептала:
— Держись, милый, держись… Дмитрий, чего же ты?..
А за распахнутой дверью раскинулся освещенный теплым сентябрьским солнцем, заросший высокой травой госпитальный двор. Там ходячие раненые в синих с зелеными отворотами халатах и бело-голубых пижамах стояли группами, разговаривали, хохотали. В стеклах окон здания напротив слепяще отражалось солнце. Все это было так близко, так досягаемо! Парализованная нога в конце концов перестала дрожать. Я потащил своих сопровождающих вперед:
— Пошли во двор.
— Да ты, никак, тронулся?! — переполошилась Настя. — Куда тебе во двор? Обратно бы кое-как довесть.
— Верно, — согласился Митька. — Айда в палату.
13
За завтраком Настя не смотрела в мою сторону и не разговаривала со мной. Сначала я не придавал этому значения. Пока ел кашу, молчал вместе с ней, а когда Настя налила и принесла чай, спросил:
— Ты что, обиделась на меня?
— Обиделась? — Она повернулась, и я увидел, что глаза ее полны слез. — Обиделась! Вот еще… Больно нужно!
— В чем же дело?
Она поставила стакан чая на тумбочку и упала лицом на мою подушку. Это было похоже на истерику. Плечи ее тряслись, косынка сползла с головы, черные волосы рассыпались по наволочке. Я уже и не рад был, что спросил ее.
— Нет мне счастья на свете… Нет, Славонька… — глухо жаловалась она в подушку, не переставая всхлипывать. — О, судьба моя проклятая!.. Зачем на свет я уродилась?.. Нет мне счастья на белом свете… Нет счастья…
— Да что случилось, в самом деле?
— О-о-о-о!.. — безутешно заголосила она. — Переводят отсель… Уезжаю завтра… О-о-о-о!..
— Ну и что? Я думал…
— «Думал», «думал»! — Настя села. Волосы черным занавесом падали на лоб, на глаза, налитые слезами и нацеленные на меня чуть ли не с ненавистью. — Вишь, как рассудил! А другие, значит, глупы? Дмитрий тут остается — это как? — Лицо ее искривила слезливая гримаса, — Все вы кобели проклятые! О-о-о-о… Остается…
— Успокойся, — сказал я. — Найдешь себе другого.
— Никого я не найду-у-у…
Вечером я упросил Настю и Митьку вывести меня в госпитальный двор. Вышли мы, когда начало темнеть. Почти весь народ уже разошелся по палатам. Только у входа в дальнее двухэтажное здание курили трое на костылях. Но вот и они попрыгали к двери своего корпуса.
Воздух был чист и прохладен. Пахло увядающей травой. За оградой, на улице румынского городка, поднимались деревья с желтеющей листвой. Мне еще раз представился случай испытать, какое это счастье — быть живым и ходить по земле! Стоит только встать вертикально — ты сразу начинаешь чувствовать себя человеком и уже не удивляешься тому, что и другие смотрят на тебя как на человека.
Митька и Настя привели меня к зарослям кустов у кирпичной стены. Там, спрятанная кем-то, стояла широкая зеленая скамья. Настя вздохнула. Она в этот вечер все время вздыхала. Митька искоса посматривал на нее.
Сели на скамью. Я — в центре, они — слева и справа. Я злился на себя: зачем приставал к ним, заставлял возиться с собой? Им сейчас не до меня. Людям надо попрощаться, побыть наедине. Они, наверное, ругали меня в душе, хотя виду не подавали.
Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.
К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.
Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.