Голос солдата - [113]
Мы (я служил в четвертом батальоне, и наша очередь прыгать еще не подошла) с утра до темноты наблюдали с тревогой, как в небо раз за разом поднималась темно-серая продолговатая сигара аэростата, к брюху которого на тоненьких, как волоски, канатах была подвешена гондола-ящик. Из этого ящика вываливались черные крохотные комочки и стремительно неслись книзу. Спустя мгновение над каждым комочком откуда-то вырывалось белое пламя парашютного шелка. Оно обретало форму квадратного купала, и черный комочек под ним, постепенно увеличиваясь в размерах, плавно двигался к земле.
Гондола пустела, и сигара аэростата, легко качнувшись, начинала уходить книзу, чтобы спустя несколько минут опять всплыть в небо и чтобы из гондолы-ящика опять стали вываливаться один за другим черные комочки. Там, за каналом, ребята из первого и второго батальонов совершали первый прыжок.
Мы с нетерпением и страхом дожидались своей очереди. Первому и второму батальонам повезло, они отпрыгались раньше нас и теперь, наверное, посмеивались в душе над нами, с тревогой ожидающими своего часа. Само собой разумеется, страшно было всем. До нас дошли разговоры, будто какой-то пулеметчик из первого батальона струсил, будто его чуть ли не силой вытолкнули из гондолы. Зато потом, когда парашют раскрылся (они были с «принудительным раскрытием»), он распевал на все небо: «Легко на сердце…»
И вот наступил наш день. Личные парашюты были уложены накануне, а теперь взяты со склада, взвалены на спины, и колонна нашей минометной роты вслед за колоннами других подразделений двинулась мимо деревянных домиков с каменными цокольными этажами, выстроившихся вдоль улиц старинного города, к мосту через канал Москва — Волга. Из головы колонны донеслась песня:
Наш ротный старшина моментально встрепенулся:
— Запевай!
Взвился голос Генки Артюхова:
Песни, впрочем, гремели недолго. И в головной колонне батальона, и у нас. Увяли голоса, не дотянув до конца. И — это было прямо-таки невероятно — старшина не выходил из себя, не метал глазами молнии, не кричал. Ему тоже ведь предстояло совершить первый учебный прыжок…
Посреди поросшего высокой травой поля стояла та самая грузовая машина с поднятым к небу хвостом-тросом. В кузове грузовика мы увидели громадную катушку-барабан. Остервенело взывал мотор автомобиля, и катушка эта начинала наматывать на себя или, наоборот, разматывать стальной длиннющий трос, на бесконечно удаленном от нас конце которого мальчишечьим змеем плавал невесомый голубовато-стальной аэростат с крохотным, если смотреть с земли, ящиком-гондолой.
С интервалом в несколько минут аэростат подплывал к травянистому полю и повисал на такой высоте, чтобы гондола устойчиво прижималась дощатым дном к земле. К гондоле гуськом подбегала очередная тройка десантников с горбами парашютов на спине и груди, и спустя минуту-другую они уже парили в воздухе под надутыми парусом квадратными куполами парашютов, звонко перекрикивались, распевали песни. Приземлившись и погасив парашюты, они возбужденно и радостно сообщали друг другу о том, что только что испытали…
Мне сначала не повезло. Не заладилось что-то с подвесной системой. Это было непростительно. Накануне при укладке парашюта я так старался! И вот теперь, черт возьми, как назло… Ко мне подбежал взбешенный гвардии лейтенант Краюшкин, комроты, выматерился сквозь зубы. Все вокруг было насыщено движением, все делалось быстро, целенаправленно. А у меня… Мы с Краюшкиным вдвоем еле-еле наладили парашют.
Мой взвод уже отпрыгался. Краюшкин приказал мне присоединиться ко второму взводу. Я попал в первую тройку с гвардии младшим лейтенантом Деревянкиным, орденоносцем (у него был орден Красной Звезды, единственный в роте), и его ординарцем Васькой Бучиным, белобровым шустрым парнишкой.
Входящий в гондолу первым прыгает последним. На дощатый пол ящика раньше других пришлось ступить мне. На низенькой скамье у деревянного бортика я сидел напротив старшины в офицерской гимнастерке со знаком «Инструктор-парашютист» на груди. К стропам изображенного на знаке парашюта была прикреплена маленькая металлическая пластинка, на которой значилось число «250», Прыжков у «вышибалы» (так мы между собой именовали инструкторов) было порядочно. Я присмотрелся к нему, Смуглое, восточного типа, с густыми смоляными бровями, лицо «вышибалы» выглядело неприступным и скучающим.
По соседству со мной на скамье устроился Васька Бучин. Он был так бледен, что белые брови его перестали выделяться на лице. Напротив, по соседству с «вышибалой», сидел гвардии младший лейтенант Деревянкин. Рядом с гвардейским значком на груди у него поблескивал красными перламутровыми гранями орден. Заработал автомобильный двигатель, заскрежетал барабан, освобождая стальной трос, покачнулся матерчатым брюхом аэростат. Начал отдаляться травяной покров поля. Выше, выше уходила гондола. Люди внизу сделались совсем крохотными, появилась невидимая до сих пор голубая прямая лента канала, а за ней — узкая полоска шоссе. По нему катил игрушечный автобус и забавно маленький грузовик…
Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.