Голос солдата - [102]
— Ты, Ленок? — Борис ожил. — Чего так рано?
— Дома делать все равно нечего. Лучше газеты подошью. Вчера книги получила — надо расставить, журналы рассортирую. — Она посмотрела на меня заговорщически. — Вот Горелова возьму в помощники. Ты скоро его отпустишь?
…Мы опять были в библиотеке одни. Воздух там напитался запахом книжной пыли. В тени деревьев за клиникой разговаривали двое раненых. В библиотеке были слышны их голоса. Смешливый тенор поминутно срывался на хохот. Ему вторил низкий бас. Разговор шел под самыми окнами.
Леночка сидела напротив, раскладывала на столе полученные накануне номера «Огонька» и «Крокодила», пробивала дыроколом поля не подшитых пока газет. Она не поднимала глаз, и вполне можно было подумать, что, кроме журналов, ее ничего не интересует. Может быть, только еще газеты…
— Если бы я вышла замуж за такого человека, как мой Боря, — вдруг заговорила она глуховатым от волнения голосом, подняла на меня глаза и залилась краской от смущения. — Вы даже не представляете, какой он!.. Как трудно ему было найти меня в детдоме! Сам в госпитале, в таком состоянии… А все-таки нашел. Мы с ним только двое из всей семьи остались. Мама в эшелоне, при бомбежке… Папа тоже, скорее всего, погиб. Ушел на фронт в самом начале войны, и — ни слуху… Ничего…
— Это еще ни о чем не говорит, — сказал я только для того, чтобы не молчать. — На фронте знаешь как бывает…
— Говорит, Слава, говорит. Вы не представляете, каким человеком был наш папа. Как он любил нас всех — маму, Борю, меня! Если бы он был жив, разве бы не искал, разве не нашел бы нас? Больше года после победы прошло. Больше года…
Под окном звенел тенорок:
— Слышь-ка, только он до ее… А-ха-ха… Только, значится, он до ее — как тут, слышь-ка, двери отворяются и — здрасьте, пожалуйста! — генерал самолично заходить. Спрашиваеть, значится, ты как здеся, Иван? А Иван-то, не будь глуп, и отвечаеть ейному мужику… А-ха-ха… Выполняю, слышь-ка, даденный самолично вами приказ… А-ха-ха…
— Ты не больно-то хохочи! — пробасил второй. — Не помирай со смеху! Хохочет, дура… Небось домой заявишься да как застанешь такого оборотистого Ивана у своей женки, не до смеха-то будет. Поглядел бы я на тебя, трепача…
— Чего ты? Чего?! — зазвенел тенорок. — Ежели твоя баба стерьва, то и все, что ль, такие? Ишь, рассудил!
— Дура! Ты б лучше помолчал, Тимофей. Помолчи, говорю!
— Ты чего?
— А ты-то?..
Под окнами явственно намечалось выяснение отношений. Донеслись воинственные выкрики, угрозы, мат. Простучав протезом, Леночка пошла закрывать окна, как при грозе. Но и после этого нам были слышны голоса Тимофея и его приятеля.
— Вы, Слава, совсем не похожи на них. С некоторыми инвалидами я даже разговаривать боюсь. — Леночка возвратилась к столу. — Бывает, придет такой вот, — она кивнула на окно, — мне бросить библиотеку и убежать хочется… Боюсь… Боря мой — какой инвалид! А мне с ним так спокойно. С ним спокойно, а этих я боюсь. Кажется, может просто так ударить по лицу, обругать, сказать гадость…
— Леночка! Разве так можно? Об искалеченных?..
— Нельзя, я понимаю. Я понимаю, Слава, все понимаю, а вот… Если бы вы слышали, что́ какие-то двое на костылях на днях здесь говорили… Этого нельзя, нельзя передать!.. Я даже Боре не смогла рассказать… Всю ночь проплакала… Вспомню и плачу… Взрослые, у самих такие дочери, наверно!
— Кто это? Фамилии их знаешь? — Я понимал, какие-то придурки здесь показали себя, и мне хотелось поговорить с ними. Так поговорить, чтобы всю жизнь помнили! Но я подумал, что с такими говорить — это метать бисер… И я знал, что не услышу от Леночки их имен. Она смотрела на меня встревоженно, опасалась, как бы я не наделал глупостей. — Черт с ними! — сказал я. — Ты только должна запомнить, Леночка, что таких, как твой Боря, немного. Он — человек очень сильный. А мы все — обыкновенные люди, но только подкошенные несчастьем, и нам надо прощать многое.
— Нет, Слава! — Она прямо-таки вскрикнула. — Не говорите: «Мы»! Вы совсем не такой.
— Я, Леночка, такой же, как и все. И даю тебе честное слово, не стесняюсь этого. Мы, инвалиды войны, — это нормальные фронтовики, выбывшие из строя, но не убитые.
— Я вас очень хорошо понимаю, Слава. — Она почему-то обиделась. — Очень хорошо понимаю. У меня брат — незрячий. Думаете, Люся ухаживает за ним большие меня? Думаете, если мне еще нет восемнадцати, то я ничего не понимаю, да?.. — Она чуть не плакала от непонятной мне обиды.
— Леночка, Леночка! Что ты, что ты? — Я бестолково и потерянно мямлил пустопорожние слова, стараясь понять, из-за чего она так расстроилась. — Успокойся, пожалуйста, Леночка, прошу тебя… Ты все, все понимаешь… Ты — умница…
— Ах, Слава, если бы я могла вам рассказать…
— Ага! Вот он где ты! — В библиотеку без стука вошел Митька. — Обыскался тебя. Все, палаты обошел, весь двор — тебя ровно ветром сдуло. А ты — вот он где!
— Зачем я тебе?
— Да низачем. Ежели я не ко времени, то… А то в палату твою заглянул — обед уж остыл. Грушецкий посмеивается, пропал, дескать, наш Слава. Без вести, говорит, пропал. А ты — вот он где. Обедать будешь?
Поднялись мы с ним на второй этаж. Митька накормил меня остывшим обедом. На соседней кровати Грушецкий лежа читал «Советский спорт». Он и здесь, в Арменикенде, умудрился найти подход к продавцу из киоска «Союзпечати». Тот за «умеренную плату» оставлял ему «Комсомольскую правду» и «Советский спорт». Митька унес из палаты грязную посуду и, возвратясь, ввязался в привычную перепалку с Васькой Хлоповым. Тот всегда был рад случаю отвести душу в разговоре.
Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.