Голос разума. Философия объективизма. Эссе - [42]
Интеллектуалы отказались называть тот факт, что источник индустриального богатства – в человеческом разуме, что достигаемые в свободной экономике благосостояния являются продуктом ума и способностей. Игнорирование этого факта привело интеллектуалов к современной версии древней дихотомии «душа‒тело», то есть к противоречию в утверждении о свободе разума с одновременным запретом пользоваться им наиболее активным представителям созидательного ума, бизнесменам, к противоречию между обещаниями освободить разум человека и порабощением его тела. Эта дихотомия привела интеллектуалов к позиции, когда они стали считать бизнесменов «вульгарными материалистами», дикарями и бэббитами[36] [отсылка к роману Синклера Льюиса], то есть низшим видом существ, рожденных для служения им, а себя – элитой, рожденной для управления этими варварами, для контроля за их жизнями и распределением продуктов их труда. Убогим монументом такой предпосылке стала идея об отделении производства от распределения, то есть утверждение права распоряжаться тем, что произведено другими. Единственным способом претворить в жизнь эту идею, или следующим шагом к моральному упадку интеллектуалов, стал их альянс с преступниками, с защитниками грубой силы, – тоталитарными коллективистами.
Вторая ошибка интеллектуалов (их подход к использованию силы) вытекает из первой. Пока они отказывались определять природу свободной торговли и социальной системы, основанной на добровольных, непринужденных, нежертвенных отношениях между людьми, пока моральный каннибализм альтруистической системы морали позволял им думать, что жертвовать одними людьми ради других – это добродетельно и правильно, интеллектуалы были вынуждены соглашаться с политическим кредо коллективизма, то есть с мечтой об установлении совершенного альтруистического общества под дулом пистолета. Они думали о таком обществе, где все приносились бы в жертву неизвестному идолу, называемому «общественное благо», где они сами бы судили о том, что есть «благо» и когда оно становится «общественным», – об идеальном обществе, которое достигается средствами физической силы, то есть средствами политической силы и тоталитарной диктатуры.
Последний отрезок истории Запада – 150 лет позорного и уродливого интеллектуального развития.
В политической теории смена либерализма XIX в. на коллективизм XX в. была завершена, когда активно начал распространяться марксистский взгляд на природу государства, согласно которому государство есть и должно быть посредником экономических интересов одного из двух классов, и потому здесь единственный вопрос – «Какой класс следующим захватит правительство, чтобы навязать свои интересы остальным группам?». Так капитализм стал рассматриваться как экономическая система, где государственное принуждение применяется для выгоды бизнесменов, работодателей или богатых в общем. Это видение служило оправданием либералам, социалистам или другим коллективистам, когда они предлагали использовать вмешательство государства для выгоды рабочих, сотрудников или всех бедных. Как следствие, существование, возможность, исторический опыт и даже сама теория свободного общества оказались стерты из общественных дискуссий.
В ранние годы американского капитализма вмешательство в экономику со стороны государства было минимальным: его роль в основном была ограничена функциями полицейского и арбитра с целью защиты прав граждан и их собственности. (Печально известное исключение было лишь в аграрном, неиндустриальном и некапиталистическом Юге, где государство поддерживало институт рабства.) Попытки получить особые экономические привилегии от государства были инициированы бизнесменами, а не рабочими, однако теми бизнесменами, которые разделяли взгляд интеллектуалов на государство как на инструмент «позитивной» силы, служащий «общественному благу», и которые взывали к нему с заявлениями, что «общественное благо» требует каналы, железные дороги, субсидии или протекционистские цены. Не великие промышленники Америки наподобие Джеймса Хилла бежали к государству за одолжениями, а случайные авантюристы с политическими рычагами или, чуть позже, впитавшие доктрину интеллектуалов претенциозные личности, что мечтали об этатизме как о «предначертанной судьбе».
Не бизнесмены, не промышленники и не рабочие с профсоюзами начали восставать против свободы и требовать большей государственной власти и возвращения к абсолютизму и тоталитарному государству – то были интеллектуалы. За подробностями о деятельности немецких интеллектуалов, приведших страну к тоталитаризму и режиму нацистов, обращайтесь к блестящей книге «Всемогущее правительство»[37] Людвига фон Мизеса. За детальным описанием роли либералов в американской жизни отсылаю вас к книге профессора Экерча, о которой упоминала ранее.
Профессор Экерч разделяет многие ошибки либералов. Он считает капитализм системой государственного принуждения, приносящей выгоду богатым, и приписывает американский прогресс государственному вмешательству в экономику; он не ставит под вопрос право государства инициировать применение силы в якобы «благих целях»; и он, конечно, не бросает вызов морали альтруизма. Однако он слишком честен и добросовестен как наблюдатель, чтобы не беспокоиться о симптомах тоталитарного духа в истории либералов, и предлагает тому доказательства, но без определения философских последствий.
