Голос из толпы. Дневниковые записи - [27]

Шрифт
Интервал

Саранцев, если прогуливает кто, созовет в субботу группу: ну вот, мол, как вы считаете? А группа молчит. Только Рудик в защиту провинившегося что-то бормочет. Всем надоело…

Сегодня «разбирали» Герваша. Андрей, видя, что Саранцева никто не поддерживает, разорался:

– Ты мне не веришь? Так и скажи, что не веришь. А то лицемерничает тут. Что, я буду врать ребятам?

Юрка сначала пытается отрицать, что он лицемер, но в словесной перепалке Герваш его одолевает, и под конец Саранцев произносит:

– Да, я не верю тебе.

А группа молчит.

Решили было идти в воскресенье в Русский музей, а чуть позже половина группы идти в музей отказалась. Надо на картошку двоих – нет желающих.

– Не хотите? Что это такое! В культпоход не хотят, на картошку не хотят. Да ладно, к черту вас! – срывается у Юрки.

Или вот объявил Саранцев, что надо принять участие в платном культпоходе. Все отказались, как он ни уговаривал. Оставшись наедине со мной, сказал со злостью:

– Взять бы половине из них набить морды.

Ходит голодный, осунувшийся и еще по комсомольской линии работает – по заседаниям, на занятиях. Да и нотации каждому читать надо! Или вызывает его Зайцев отвечать.

– Спросите другого!

– Но вы знаете материал?

– Да.

– Так ответьте, пожалуйста.

Начинает отвечать, а потом неожиданно садится и зло бросает:

– Не буду!

На обложках своих тетрадей, просто на бумажках разрисовывает по-всякому: Юра Саранцев, Юра Саранцев…

В последнее время стал сильно критиковать все, что касается нашего поведения, разговоров, и критикует в общем-то глупо, так что ему время от времени противоречит только Калинин. Вот пример: «Футбол существует для того, чтобы разговорами о нем убивать скуку». «В группе 14 лицемеров» (он, пятнадцатый, – не лицемер).

Признается:

– Мне еще в авиационном училище один хороший человек говорил, что если я умом не возьму, то возьму чувством – хорошо чувствую ложь, всякую неправду. Чувствую: это вот плохо, и это, точно, плохо. А словами иногда не могу сказать. Знаешь, верю в эту самую способность и всегда ей следую.

Очень плохо, в материальном смысле, живется сейчас Саранцеву, отсюда и его поведение – резко озлобленное. Ничего, дескать, ему сейчас не надо. Ничего он читать, мол, не будет. Главное – где бы денег достать. Хотя зол больше на словах. Стал нервозен, поэтому часто начинает спорить (в сущности, ругаться). Как, например, с Хитрово, преподавательницей, праправнучкой Суворова.

– Я не люблю сербские песни и не хочу рассказывать о них.

– А что вы любите?

– Деньги.


– Не читаю, не люблю читать, – режет на следующий день, хотя читает много.


Через пять лет после окончания университета Юрий Саранцев покончил жизнь самоубийством.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2. ОТ ШУГОЗЕРА ДО ВОЛХОВА

Ленинградская деревня в 1954 году

Летом этого года по путевке обкома комсомола я прочитал в колхозах Ленобласти несколько лекций о дружбе, товариществе и любви. Одновременно вел дневниковые записи, которые легли в основу этого очерка.


В шесть часов вечера 11 июня, в пятницу, пригородным поездом я выехал из Ленинграда в Тихвин. Оттуда мне предстояло добраться до Шугозера, районного центра, находившегося примерно в 70 километрах от Тихвина.

У меня был билет в плацкартный вагон, малолюдный и тихий, с белыми занавесочками на окнах – единственный такой вагон на весь состав.

В купе нас оказалось двое. Мой попутчик, мужчина средних лет, не обращая на меня ровно никакого внимания, вытащил из кармана завернутые в газету чайную колбасу и тонко нарезанные ломтики хлеба, методично сжевал все это и молча уставился в окно.

Поезд двигался медленно, подолгу задерживаясь на каждой станции. Платформы почти всюду отсутствовали, и люди с трудом карабкались на подножки прямо с песчаной насыпи. Сходившие на остановках пассажиры поезда везли с собой кто что, большинство – продуктовые сетки, набитые батонами.

В Тихвин поезд пришел в половине первого ночи. У станции его уже поджидал автобус, прямо до Шугозера.

Кругом была лесная глушь. Деревень почти не попадалось.

«Осенью и весной совсем беда, – обронил кто-то из пассажиров, – дороги размывает, грязь стоит непролазная, машины не ходят. Районный центр оказывается отрезанным от железной дороги. Не пойдешь же пешком 70 километров! Впрочем, кому надо, ходят».

В Шугозеро мы приехали на рассвете. Я без проволочек устроился в Доме колхозника – он пустовал, а в одиннадцать часов уже был в райкоме комсомола.

– Лектор из обкома?

Из-за стола поднялся низенький, в выцветшей гимнастерке парень, протянул руку: «Шарковкин, второй секретарь». Поинтересовался, когда я приехал и где остановился.

Дверь соседней комнаты отворилась.

– Александр, – обратился к вошедшему Шарковкин, – к нам лектор из обкома… Знакомьтесь, Ганибалов, первый секретарь райкома.

Вихрастый и веснушчатый Шарковкин производил впечатление натуры деятельной. Наоборот, Ганибалов, высокий, с гладко приглаженными черными волосами, тонким интеллигентным лицом, был сдержан и немногословен.

– Я могу предложить вам два маршрута. – Шарковкин стал вычерчивать их на бумаге. – Первый маршрут немного труднее. Вы пойдете отсюда в колхоз «Ленинский путь». Это семь километров. Оттуда в колхоз «Заря коммунизма» – 10 километров. Из «Зари» – в «Заветы Ильича». Здесь порядка 20 километров. Многовато?


Рекомендуем почитать
Биобиблиографическая справка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Алексеевы

Эта книга о семье, давшей России исключительно много. Ее родоначальники – одни из отцов-основателей Российского капитализма во второй половине XVIII – начале XIX вв. Алексеевы из крестьян прошли весь путь до крупнейшего высокотехнологичного производства. После революции семья Алексеевых по большей части продолжала служить России несмотря на все трудности и лишения.Ее потомки ярко проявили себя как артисты, певцы, деятели Российской культуры. Константин Сергеевич Алексеев-Станиславский, основатель всемирно известной театральной школы, его братья и сестры – его сподвижники.Книга написана потомком Алексеевых, Степаном Степановичем Балашовым, племянником К.


Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек

Книга посвящена жизни и деятельности М. М. Литвинова, члена партии с 1898 года, агента «Искры», соратника В. И. Ленина, видного советского дипломата и государственного деятеля. Она является итогом многолетних исследований автора, его работы в советских и зарубежных архивах. В книге приводятся ранее не публиковавшиеся документы, записи бесед автора с советскими дипломатами и партийными деятелями: А. И. Микояном, В. М. Молотовым, И. М. Майским, С. И. Араловым, секретарем В. И. Ленина Л. А. Фотиевой и другими.


Саддам Хусейн

В книге рассматривается история бурной политической карьеры диктатора Ирака, вступившего в конфронтацию со всем миром. Саддам Хусейн правит Ираком уже в течение 20 лет. Несмотря на две проигранные им войны и множество бед, которые он навлек на страну своей безрассудной политикой, режим Саддама силен и устойчив.Что способствовало возвышению Хусейна? Какие средства использует он в борьбе за свое политическое выживание? Почему он вступил в бессмысленную конфронтацию с мировым сообществом?Образ Саддама Хусейна рассматривается в контексте древней и современной истории Ближнего Востока, традиций, менталитета л национального характера арабов.Книга рассчитана на преподавателей и студентов исторических, философских и политологических специальностей, на всех, кто интересуется вопросами международных отношений и положением на Ближнем Востоке.


Намык Кемаль

Вашем вниманию предлагается биографический роман о турецком писателе Намык Кемале (1840–1888). Кемаль был одним из организаторов тайного политического общества «новых османов», активным участником конституционного движения в Турции в 1860-70-х гг.Из серии «Жизнь замечательных людей». Иллюстрированное издание 1935 года. Орфография сохранена.Под псевдонимом В. Стамбулов писал Стамбулов (Броун) Виктор Осипович (1891–1955) – писатель, сотрудник посольств СССР в Турции и Франции.


Почти дневник

В книгу выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Валентина Катаева включены его публицистические произведения разных лет» Это значительно дополненное издание вышедшей в 1962 году книги «Почти дневник». Оно состоит из трех разделов. Первый посвящен ленинской теме; второй содержит дневники, очерки и статьи, написанные начиная с 1920 года и до настоящего времени; третий раздел состоит из литературных портретов общественных и государственных деятелей и известных писателей.


Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.


Воспоминания

Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».


Моя жизнь

Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.


Дневник. Том 1

Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.