Голос из толпы. Дневниковые записи - [19]
6‐е, пятница. Утром просыпаюсь. По-видимому, нет еще и семи часов. Где-то на верхнем этаже громко говорит радио. Про Сталина. Сперва слышу плохо. Мама стоит в дверях. Отец лежит на кровати.
«Умер», – говорит он.
«Глупость, ерунда, – мелькает у меня в мыслях. – Как может он такое говорить! Стоит только передать о здоровье Сталина и – уже умер…»
– Да, умер, – скрипит папин голос. Мать что-то невнятно говорит, вроде бы отрицает.
Сердце у меня сжимается. По радио звучит странная скрипучая музыка. Внезапно она прерывается, и молотом начинают отстукивать по голове, по сердцу мрачные, тяжелые слова Левитана:
– Весть о кончине…
Так это правда?! Умер?
Что это? Как же так? Закричать, завыть захотелось. Нет Сталина, нет человека ЭТОГО…
Крик застрял в горле. Как молотком по сердцу, по голове, отстукивают мрачные, медленные слова Левитана.
Умер…
Уже не кричать, не выть, а плакать хочется.
Не смея пошевельнуться, да и не в силах пошевелиться, лежу на кровати, слушаю.
А голос в радио говорит еще и еще… Мать не выключает радио. Черти, почему они его не выключают?! Как можно слышать это во второй раз!
Какое несчастье случилось, люди!
По радио читают медицинское освидетельствование, потом – опять странная, скрипучая грустная музыка. После нее – снова передача: в 9 часов 50 минут… А в 10 часов вечера я смотрел на часы, мы с Ниной сидели на подоконнике и ничего не знали, о!
Соседи шумят. Голос: «Мама, открой дверь!» Вверху, этажом выше – топот…
Как это люди могут сейчас шуметь, вести себя по-обычному!
В памяти подспудно всплывает, что прежде я много раз пытался и не мог представить, что же такое неслыханное произойдет, когда умрет Сталин. И вот это произошло… И ничего. Все вокруг до неприличия буднично, обыкновенно, невозмутимо. Только по радио бесконечно играет монотонная траурная музыка.
Потом меня сковал сон. Устал.
Проснулись с матерью в 11 часов. Нудно играет музыка. Нудно и надрывно.
Вижу в окно рабочих на стройке. Как могут они работать сейчас! Почему все так обыкновенно? Сейчас ничто не должно напоминать об обычности, повседневности.
На нашем доме нет флагов. В день смерти Жданова, утром, были. И ребята гуляют по улице… Как они могут гулять? Как родители это допустили?
Боль тупая какая-то. Нравственная боль. А как сейчас люди, мне знакомые? Как Нина?
День хмурый, небо серое. Белый, чуть посеревший, тонкий налет снега на всем. Вчера не такой был снег.
Надо ехать в город, пройтись по городу. Надо – на факультет.
(Когда впервые услышал траурную музыку, мелькнула мысль: это не траурный марш Бетховена, не классика. Почему-то мне показалось, что должен был исполняться марш Бетховена… Плохая, какая-то скрипучая музыка. «Только что сочинили. Специально для Сталина», – мелькает следующая мысль. А сердце – болело. Физическое состояние – точно при смерти. Пульс бился здорово. Сердце колет: до того оно разболелось.)
До трех часов сидел дома: писал дневник. Даже Стендаля читал.
В три вышел на улицу; занятия нашей группы начинались в вечернее время – во вторую смену. Флаги-то есть, но все почему-то было обыкновенно. Это казалось невероятным в такой день… Даже какая-то баба громко и весело кликала мужика. На лицах людей тоже все обыкновенно. Хотелось, очень хотелось увидеть заплаканное лицо. Но таких не было. Поздно! Утром были, наверное.
Газета «Смена», поразило, была не совсем по дню траура. В черной кайме была всего одна первая полоса. А рядом висели старые, порыжевшие «Ленправда» и «Литературка»49. Даже газеты не свежие!
Невольно вспомнилось, как передавали утром, на что упирали: партия делала, делает и будет делать… Партия всегда была первой, партия всегда все делала… Все для того, чтобы не было паники, чтобы обошлось сравнительно обыкновенно.
На Невском. Здесь необыкновенное заметно: повсюду флаги с траурными ленточками, на домах – портреты Сталина, громкоговорители играют траурную музыку, чередующуюся с сообщениями о кончине… Не могу еще переносить спокойно слово «скончался», слезы навертываются. И вообще, как это Сталин и вдруг – скончался.
Присматриваюсь к людям. Плачущих нет. Все более или менее обыкновенны, только глаза у большинства кажутся необыкновенными, блестящими и смотрящими не на дорогу, не перед собой.
А в общем, инертность людей, их повседневность бесят.
Утром, наверное (верится), было не так. Были плачущие.
Встречаются просто гады: полковник, медленно и жирно идущий с беспечно, уверенно заложенными назад руками… Улыбающиеся парочки разодетых сикух50.
На Литейном встретилась, судя по всему, группа знакомых, мужчины и женщины. Чему-то радуются, что ли?! Радуются встрече?..
Быстро пролетает мимо меня полный, расфранченный пижон, похожий на артиста. Эта быстрота, эта сытость, эта самодовольная рожа!
В Доме книги раскупают портреты Сталина.
Пришел на факультет. Утром там было траурное собрание, было полно студентов. И лишь меня не было – справедливый упрек Нины. Очень справедливый!
На собрании рыдали, падали (две-три девочки) в обморок. У ребят стояли слезы в глазах.
Голос преподавателя Зайцева дрожал (он потом признался: «Я был спокоен, но посмотрел в зал…»).
Книга посвящена жизни и деятельности М. М. Литвинова, члена партии с 1898 года, агента «Искры», соратника В. И. Ленина, видного советского дипломата и государственного деятеля. Она является итогом многолетних исследований автора, его работы в советских и зарубежных архивах. В книге приводятся ранее не публиковавшиеся документы, записи бесед автора с советскими дипломатами и партийными деятелями: А. И. Микояном, В. М. Молотовым, И. М. Майским, С. И. Араловым, секретарем В. И. Ленина Л. А. Фотиевой и другими.
В книге рассматривается история бурной политической карьеры диктатора Ирака, вступившего в конфронтацию со всем миром. Саддам Хусейн правит Ираком уже в течение 20 лет. Несмотря на две проигранные им войны и множество бед, которые он навлек на страну своей безрассудной политикой, режим Саддама силен и устойчив.Что способствовало возвышению Хусейна? Какие средства использует он в борьбе за свое политическое выживание? Почему он вступил в бессмысленную конфронтацию с мировым сообществом?Образ Саддама Хусейна рассматривается в контексте древней и современной истории Ближнего Востока, традиций, менталитета л национального характера арабов.Книга рассчитана на преподавателей и студентов исторических, философских и политологических специальностей, на всех, кто интересуется вопросами международных отношений и положением на Ближнем Востоке.
Вашем вниманию предлагается биографический роман о турецком писателе Намык Кемале (1840–1888). Кемаль был одним из организаторов тайного политического общества «новых османов», активным участником конституционного движения в Турции в 1860-70-х гг.Из серии «Жизнь замечательных людей». Иллюстрированное издание 1935 года. Орфография сохранена.Под псевдонимом В. Стамбулов писал Стамбулов (Броун) Виктор Осипович (1891–1955) – писатель, сотрудник посольств СССР в Турции и Франции.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Валентина Катаева включены его публицистические произведения разных лет» Это значительно дополненное издание вышедшей в 1962 году книги «Почти дневник». Оно состоит из трех разделов. Первый посвящен ленинской теме; второй содержит дневники, очерки и статьи, написанные начиная с 1920 года и до настоящего времени; третий раздел состоит из литературных портретов общественных и государственных деятелей и известных писателей.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.