Голос из толпы. Дневниковые записи - [15]

Ваня Макаров. В его облике нечто Рудинское36. Прежде всего, когда начал выступать, сказал так: «Дорогие друзья мои» (среди нас, его однокашников, смешок). Непринужденно облокотился на трибуну, потом выпрямился, заложив длинную руку за спину, потом… нервические такие движения.

Он по-прежнему часто трогает пальцами свой нос. Стоит, разговаривает (любит прохаживаться, разговаривая), заложив руку за руку. А то было и так. Прислонился к стене, молчит, слушает, скрестив руки на груди, и голова склонена набок, глядит в пол. Ну прямо Чайльд-Гарольд37! И в то же время в нем прорывается много детского: вдруг схватит обеими руками за плечи и начнет возбужденно: «Ой, Славка!» В разговорах, которые, видимо, его не интересуют, поддакивает с ученым видом знатока, лицо при этом серьезное, сморщенное. Верит многим наивным шуткам и с убеждением о них повествует.

Ходили по коридору я, Ваня, Сметанин, Герман. Встретились опять с завучем.

– Да и вы шалили! – сказала она. – Это возраст такой. Все шалят, а мы, как можем, сдерживаем эту шалость в нормальных рамках.

Она же сказала: теперь в школе два десятых класса, сорок человек, а в первый выпуск был один класс, 16 человек, во втором (нашем) – 18, в третьем – 20. Жить стало лучше, вот и идут учиться в старшие классы.

Подошел физкультурник:

– Взять вас каждого по отдельности – хорошие ребята. А на занятиях! Посмотришь, длинный лоб, а как начнет коленца выкидывать, дурак дураком. Малыш. Раньше парни были все-таки попроще. Первый выпуск так сразу нелегальную пьянку организовал.

3‐е, воскресенье. Вечером поехали в общежитие. Приезжаю. Шахов и Петька спят. Почему спят? Жрать хочется, а есть нечего: деньги все прогуляли. Дал свои 15 рублей – Шахов пошел в магазин. Ребята поели.

Скоро танцы. Пошли наверх. Начались танцы. Играет музыка, но танцующих крайне мало. Петька говорит: после 12-ти народу будет много.

Танцует Милка с каким-то пижоном с длинными волосами и в не застегнутой, спускающейся до колен тужурке.

Они скоро ушли.

Шахов мне рассказал: одному студенту-юристу захотелось узнать, кто такая Милка. Со стипендии израсходовал на нее 100 рублей. Она напилась и призналась, что она – самая настоящая б… . Парень ушел от нее и расплакался. А на следующий день приходит к ним в комнату этот длинноволосый пижон с Милкой и говорит юристу (а юрист после свидания с Милкой второй день пьет): «Ты пойди выйди и до шести утра не приходи. Мы с Милкой дело будем делать». Юрист ушел и где-то проболтался до шести утра, чуть не плача: «Они, может быть, на моей постели, гады!» Над юристом потом шутили: «Тебе Милка собирается отдать 100 рублей?..»

В зале – танцы, а в предзалье – множество ребят; почти все курят, а Славка, тот, что поет, силач, поднимает подвижного, словоохотливого корейца за локти. Поднял, и тот, улыбаясь, бьет Славку, тоже улыбающегося, по плечу и немножко сконфуженным от неловкости и слишком сердечных отношений голосом говорит: «Чемпион! Ты чемпион». Славка улыбается и еще раз поднимает корейца, потом русского, который невзначай подошел.

Разодрались у радиолы здоровенный русский (филолог) и казах (юрист). Казах, человек горячий, психанул. Их еле разняли.

Но русский, ему лет под тридцать, тоже оказался психопат.

Казах чуть не плачет, лезет первый: «Я казах, да, но я не дамся даже потому, что он русский». – «При чем тут национальность, – уговаривают его. – Дело в силе. Он сильней тебя». Другие разнимающие: «Да не ругайтесь вы: здесь же девочки!»

Наконец филолога уговорили уйти. Через час он пришел вновь. Позвал казаха, и они ушли в темную даль коридора. Кажется, договорились, больше не дрались.

(Еще были такие уговоры: «Да полно вам! Дерутся как не знаю кто. Вы ведь в университете учитесь!..» А разнимали их старшие ребята, курса с четвертого или пятого.)

Разговариваем больше о девках. Например, Петьке снятся такие сны. В первую ночь он видит: идут четверо военных и дева, заходят в дом. Петька – за ними. Деву начинает… первый военный. Петька смотрит. Начинает второй… Проходит ночь. Во вторую ночь Петька видит во сне, как третий военный… Ах, черт, вздыхает Петька по утрам. Никак не дождаться, когда они кончат… Тогда бы и я мог.

Если в первую ночь он раздевает наполовину, во вторую ночь совсем раздел. И уж в третью ночь приступает к делу…

Я говорю, засыпая:

– Хотелось бы хоть день девчонкой побыть. Послушать, что девки об этом говорят. Наверное, тоже похабное.

– Еще бы! Говорят, – уверяют меня ребята. – Они еще хуже ребят в этом отношении. Они с такими подробностями об этом рассказывают!

И как это они уверенно говорят! А мне не верится. Не хочется верить, и в то же время каким-то вторым чувством верю.

– Здесь, в общежитии, все ночи по углам е…, – говорят ребята. Мы засыпаем в разговорах об этом. (Забыл сказать: сегодня в общежитии показывали пять документальных фильмов, прямо на белой, меловой стене, и даже со звуком.)

Утром ребята встали и, не евши, на мои последние десять рублей, если быть точным, на деньги моего отца поехали в город в кино, а я домой.

22‐е, пятница. Солдат говорит своей подруге (оба едут в трамвае):