Голое поле - [6]
Курсы языков, гимназия, народный университет, библиотеки есть в Галлиполи и почти каждый вечер там идут тихия собрания, - и в городе, где примостился на горе, у коричневых развалин древнего амфитеатра русский гарнизонный театр и в лагерях, где поставлены свои холщовые театральные балаганы, от которых веером расходятся вверх вырытые в земле квадратные скамьи глиняных русских амфитеатров.
Вечером, когда воздух начинает свежеть, - звучит темный Галлиполи. Тянет где-то высокую бархатистую ноту корнет-а-пистон. Волной доносится отзвук солдатской молитвы. Мерцающими зрачками, у мола, в темной воде горят отражения освещенных окон кафе. Трепещут отсветы-лучи как длинные, золотистые ресницы.
Слышны плавные вздохи медных труб. Такие плавные и такие трепетные вздохи, точно мерцание огней в темной воде у мола. Если вслушаться, станет тихо звучать печаль, потому что медные трубы поют старые русские вальсы, поют старые увертюры русских опер.
Волна вечерней молитвы, звучащая печаль меди, и огни, огни в темной воде....
Галлиполи вечером звучит. В гарнизонном театре идет "На бойком месте", а может быть "Нора" или "Потонувший колокол". В самом светлом зальце Галлиполи, в греческом клубе, где горят газовые лампы, дает концерт Корниловский или Алексеевский полк. Во всех полках свои хоры, свои струнные оркестры. В земских мастерских наловчились русские музыкальные мастера делать гитары и скрипки из тонкой фанеры консервных ящиков.
Галлиполи звучит....
В сарае, около базара, в центральной библиотеке, где днем, за длинными дощатыми столами, молча, чуть только покашливая, шелестели страницами завсегдатаи - выступает вечером художественная студия.
При свечных огарках, в темноте ... В сарае - духота. Темные стены в капели пота, стены мокрые, как от дождя.
Играет лысый, высокий скрипач. За ниш маленький Яковлев, ласково гримасничая, поет щуплым тенорком песенку о консервах, о галлиполийском Хаз-Булате, загнавшем коня и кинжал за две лиры, о галлиполийских буднях, о Губе, фасоли, слухах.....
Темный сарай горячо и глубоко грохочет сдержанным смехом. На шатких венских стульях, в первых рядах, Кутепов и его жена.
Стул под генералом крепко скрипит, Кутепов смеется из самого нутра. Он смеется широкой, мягкой складкой на затылке и покрякивает с хрипцой.
- Браво, браво....
А на узенькой эстрадке уже выстроился белый хор. Здесь все белые, все в ослепительных щегольских рубахах, у которых рукава перехвачены длинными обшлагами, как носили в армии при царе Александре III. О полдень, когда солнце жарко лижёт бронзовые спины, я видел, как стирают эти рубахи на берегу моря.....
Хор выстроился. Свечи снизу освещают лица и отсветы их блистают в широко раскрытых темных глазах. Точно слезы остановились в глазах у певцов.
Поют "Часового". Темный сарай затихает, ровно вздохнув с первым вздохом Корниловской солдатской песни.
Стоит на часах часовой. Он устал, он голоден, он один... „Слышишь ли, ночь, я один"? И ночь отвечает глубоким дыханием: „Слышу". И в дыхании её поют далекие отголоски "Коль Славен", смутно бряцают боевые марши и летит волнующий шелест старых знамен.
Поет часовой, что он голоден, устал, но он не опустит винтовку, не уйдет он с поста. „Слышишь ли ночь"?
И отвечает ночь глубоким дыханием: „Слышу". И в ответе её шепот ветра в просторах полей, тихий гул колоколен, шелест пашень и пенье "Коль Славен".
У Кутепова шевелятся короткие солдатские пальцы, поглаживающие колени. В душном сарае проносится горячий трепет дыхания и под его порывом стелят свечи желтые языки. Влажные блистания свечей в темных глазах певцов.
На дворе, в синей мгле, красными точками мелькают папиросы. Шпоры звякают застенчиво и легонько. Расходятся, чуть светясь, белые рубашки.
Я иду с профессором Даватцем. Есть такой приват-доцент математики, что из Харькова простым солдатом пошел на бронепоезд. Теперь он артиллерийский поручик.
Даватц в мешковатой рубахе, худой, с узким породистым лицом, с седеющей, стриженой головой. Простые офицеры над ним добродушно подсмеиваются: "Дернул раз шнур у боевой пушки и погиб, помешался от любви к армии".
Даватц – тихий фанатик. Это - жрец армии и его армейская служба - не служба, а какая то тихая литургия. Он сам рассказывал, как болела раз у него голова. Нестерпимо болела, в тот день, когда в лагерь приехал генерал Врангель.
День был глухой и серый. Высокий, тощий, как жердь, Врангель шел с мола и вдруг прорвалось солнце, засветив солнечным золотом пыль.
- Я посмотрел на Главнокомандующего и у меня, знаете, головной боли как, не бывало...
Профессор снимает очки, и вижу я его глаза, голубые, чистые, влажные, точно в прозрачной и легкой поволоке слез. Мы идем, разговаривая вполголоса.
- Меня фанатиком называют, энтузиастом. А я говорю, что у меня, как у всех, никакого энтузиазма нет.
Без энтузиазма, поругиваясь, нестерпимо уставая, несут опротивевшие наряды и работы.
Без энтузиазма, разместясь на сваленных грудой камнях, по выжженным пустырям, называемым военными школами, чертят на ржавых кусках железа траектории и проекции.
И, конечно, без энтузиазма читают новые приказы генерала Кутепова. Они идут на всё и терпят всё не потому, что боятся Кутепова, а потому, что хотят так идти и терпеть. Они знают, что только так и через это будет жива армия, они знают, что только так донесут до России свои знамена, пронесенные в. веках сквозь кровь и огонь, через поражения и победы. Такова их воля: молча терпеть.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…– Ничто тебя да не смутит, ничто тебя да не остановит, ничто тебя да не устрашит – сам Господь с тобой.Такие слова Терезы Авильской вырезаны на ее статуе.Это – одна из самых вдохновенных скульптур Беклемишевой…».
Первое в России издание, посвящённое «московской теме» в прозе русских эмигрантов. Разнообразные сочинения — романы, повести, рассказы и т. д. — воссоздают неповторимый литературный «образ» Москвы, который возник в Зарубежной России.В первом томе сборника помещены произведения видных прозаиков — Ремизова, Наживина, Лукаша, Осоргина и др.
«…Старичок-фельдмаршал сказал:– Ан, вон ордонанс мой… Тебя как, батюшка-майор, звать?– Премьер-майор Александра Суворов, ваше сиятельство! – восторженно крикнул сухощавый юноша, ступивший к столу из темноты.– Вот и ладно, мил друг… Вот и скачи-ка ты, душа Алексаша, к левому флангу, к самому князю Голицыну, и сей ордонанс от меня в обсервационный корпус передай, да еще и словами також скажи, чтобы строили фрунт обер-баталии в пять линей кареями, кавалерию, штоб всю в резервы за лес, а мост через Одер-реку мигом зажечь…».
«…Казацкая грамота «Роспись об Азовском осадном сидении донских казаков», привезенная на Москву царю Михаилу Федоровичу азовским атаманом Наумом Васильевым, это трехсотлетнее казацкое письмо, по совершенной простоте и силе едва ли не равное «Слову о полку Игореве», – страшно, с потрясающей живостью, приближает к нам ту Россию воли, крови и долга, какой мы разучились внимать.Торопливо, хотя бы кусками, я постараюсь пересказать это казачье письмо…».
«…Боярыня Морозова и княгиня Урусова – раскольницы. Они приняли все мучительства за одно то, что крестились тем двуперстием, каким крестился до них Филипп Московский, и преподобный Корнилий, игумен Печерский, и Сергий Радонежский, и великая четверица святителей московских. Во времена Никона и Сергий Радонежский, и все сонмы святых, до Никона в русской земле просиявшие, тоже оказались внезапно той же старой двуперстной «веры невежд», как вера Морозовой и Урусовой.Это надо понять прежде всего, чтобы понять что-нибудь в образе боярыни Морозовой…».
Мир-Али Кашкай прожил яркую жизнь, полностью отдав ее служению людям. Биография крупнейшего азербайджанского ученого не была гладкой. В ней отразились практически все главные изломы XX века, она наполнена большими человеческими радостями и огромными личными трагедиями. Но, несмотря ни на что, герой книги выстоял и оставил нам ценнейшее наследие. Книга рассчитана на массового читателя.
Многогранная дипломатическая деятельность Назира Тюрякулова — полпреда СССР в Королевстве Саудовская Аравия в 1928–1936 годах — оставалась долгие годы малоизвестной для широкой общественности. Книга доктора политических наук Т. А. Мансурова на основе богатого историко-документального материала раскрывает многие интересные факты борьбы Советского Союза за укрепление своих позиций на Аравийском полуострове в 20-30-е годы XX столетия и яркую роль в ней советского полпреда Тюрякулова — талантливого государственного деятеля, публициста и дипломата, вся жизнь которого была посвящена благородному служению своему народу. Автор на протяжении многих лет подробно изучал деятельность Назира Тюрякулова, используя документы Архива внешней политики РФ и других центральных архивов в Москве.
Из яркой плеяды рабочих-революционеров, руководителей ивановского большевистского подполья, вышло немало выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства. Среди них выделяется талантливый организатор масс, партийный пропагандист и публицист Павел Петрович Постышев. Жизненному пути и партийной деятельности его посвящена эта книга. Материал для нее щедро представила сама жизнь. Я наблюдал деятельность П. П. Постышева в Харькове и Киеве, имел возможность беседовать с ним. Личные наблюдения, мои записи прошлых лет, воспоминания современников, а также документы архивов Харькова, Киева, Иванова, Хабаровска, Иркутска воссоздавали облик человека неиссякаемой энергии, стойкого ленинца, призвание которого нести радость людям. Для передачи событий и настроений периода первых двух пятилеток я избрал форму дневника современника.
В книге воспоминаний заслуженного деятеля науки РФ, почетного профессора СПбГУ Л. И. Селезнева рассказывается о его довоенном и блокадном детстве, первой любви, дипломатической работе и службе в университете. За кратким повествованием, в котором отражены наиболее яркие страницы личной жизни, ощутимо дыхание целой страны, ее забот при Сталине, Хрущеве, Брежневе… Книга адресована широкому кругу читателей.
Книга посвящена жизни и творчеству российской соотечественницы Луизы Андреас-Саломе (Лу Саломе), выдающегося деятеля культурной жизни Европы конца 19-го и начала 20-го века — философа, писателя, эссеиста, психоаналитика, врача-психотерапевта. Лу Саломе родилась в России, в Санкт-Петербурге. Отец — русский дворянин, генерал, тайный советник. В 19 лет она поступила в Цюрихский университет, так как в России женщин в университеты не принимали. Продолжала образование в Риме. Круг её интересов широк, а работоспособность феноменальна.