Голодная степь - [52]
— Не знаю, не знаю, Никита… Конечно, помочь Голодной степи хочется. Ленинград своих комсомольцев часто посылает на стройки. Это так… — Он скреб в затылке.
— Прикинь, что можно сделать!
— Ладно, попробую. Постараюсь выпросить одного парня на «Красном выборжце», на «Металлическом» второго, а третьего, скажем, на «Работнице». Они когда тебе нужны?
— Да хоть завтра, вместе бы и полетели.
— Не выйдет! Оформить же надо. И следует утрясти вопрос, кто будет оплачивать их работу.
— Давай договоримся так. Разговаривай с ребятами и их начальством, а с оформлением не торопись. Жди моей телеграммы.
— А кто им оплатит летные или проездные билеты в оба конца?
— Вероятно, предприятие, вызывающее на работу. Но и это надо уточнить. В общем жди, Сергей. Ребятам скажи: работать будем по двенадцать часов.
— Договорились. Бывай здоров. Ко мне сейчас придут комсомольцы из подшефного совхоза, уборка картофеля вот-вот начинается.
Горбушин написал адрес хлопкозавода, и они расстались.
Часть третья
ЗОЛОТАЯ СТЕПЬ
26
Из Ленинграда Горбушин вылетел ранним утром, в полдень был в Ташкенте, а к вечеру приехал на станцию Голодная Степь и только теперь, залитую солнцем, рассмотрел ее как следует: в прошлый раз приехал сюда поздно вечером, уезжал в полночь. В облике станции ожидал увидеть что-то соответственное ее мрачному названию, однако ничего такого не обнаружил.
Вокзальчик был стандартный, каких не счесть на до-рогах большого государства: широкий, одноэтажный, с цветными газончиками слева и справа. На фронтоне, на полосе красного сатина, две строки не то лозунга, не то стиха:
Горбушин слышал у вагонов русскую, украинскую, белорусскую речь, глуховатый кавказский говорок, а чаще всего «Салам алейкум!» — приветствие на устах всех многочисленных народов советского Востока.
Таким образом, Голодная степь уже на станции многообразием диалектов показывала человеку, едва он выходил из вагона, свое отличие от других районов Узбекистана.
Отстояв положенное время, поезд покатил на Самарканд, колеса в знойном воздухе стучали громче, чем стучат в краях умеренного климата. Поглядывая на уходящие вагоны и на людей, Горбушин вдруг увидел Рипсиме Гулян и вздрогнул от неожиданности. Она легко и изящно бежала от железнодорожного пути к вокзалу и, наверное, не заметила бы Горбушина, если бы он не шагнул ей наперерез. Лицо девушки исказилось испугом, затем неуверенная улыбка осветила его, когда Горбушин подошел, поклонился и поздоровался:
— И вы, значит, с поезда, товарищ Гулян?
— Нет! Приезжало начальство из треста, вот я и провожала… — говорила Рип с каким-то неспокойным мерцанием в глазах, как будто в эти же секунды еще и решала, надо ли вести этот разговор.
Горбушину хотелось молча слушать ее. Она после маленькой паузы продолжала:
— Вы из Ленинграда? Так скоро?
— Утром был на берегах Невы, сейчас — на берегах Яксарт-Сейхун-Сыр-Дарьи… Ничего себе отхватить такой кусочек за несколько часов, а? Посмотреть на карту — и то голова закружится.
У девушки был такой вид, словно она к чему-то прислушивалась.
Потом они стали выяснять, кому в какую сторону идти, выяснили, что идти вместе, и Рип вдруг спросила, не ждет ли он здесь кого-нибудь. Она имела в виду Рудену и осталась довольна, услышав отрицательный ответ.
— Никого не жду, стою и рассматриваю станцию. Когда ее назовут иначе, не знаете? Я наслышался о щедротах поливных земель, а станция все по-прежнему Голодная Степь?
— Скоро и городок и станцию назовут Гулистан.
— Что это означает?
— Цветущий край.
— Название поэтическое и верное по существу.
Около них остановились два возбужденных разговором парня, у одного в курчавых волосах торчали из-под тюбетейки пышные белые цветы.
— Тентак! Тентак! — крикнул он приятелю и пошел прочь, резко повернувшись.
— Джуда якши… — бормотал второй.
Горбушин проводил взглядом ушедшего, улыбнулся девушке:
— А драчливый вон тот, с цветами!
— Это не цветы. Это веточка хлопка. Здесь такой обычай: когда хлопок созревает, молодежь украшает им свои волосы.
— Они, кажется, обменялись какими-то любезностями?
Рип засмеялась:
— Первый сказал: «Дурак! Дурак!» А тот ответил: «Очень хорошо…»
Теперь Горбушин и Рип посмеялись вместе, после чего скованности почти уже не ощущали. Они вышли на дорогу и направились к хлопкозаводу. Веселое настроение овладевало Горбушиным — радостно было идти с этой девушкой, интересовавшей его все больше.
Рип же настороженно ожидала дальнейшего, — разговор с молодым человеком она обычно сама не начинала. Да почти и незнаком ей был бригадир Горбушин. Конечно, она отметила его и даже спросила себя в день приезда шеф-монтеров — вечером, уже в постели, — понравился бы ей такой? Однако ответа не нашла, может быть оттого, что мысль забегала вперед: он приехал и уедет. И было чего-то немного жаль.
На другое утро она в случайном разговоре с Марьей Илларионовной узнала кое-что о Горбушине. И в последующие дни что-то узнавала о нем, — Рудена после его отъезда все время проводила у хозяйки, не находя себе места от скуки и неприятных предчувствий, а та и рада была поболтать с нею. Так Рип, проявляя свойственную ей осторожность, выяснила, что бригадир холост, отслужил в армии, заканчивает заочно институт и что Рудена, кажется, неравнодушна к нему, но отказывается говорить на эту тему.
