Голодающее крестьянство. Очерки голодовки 1898-99 года - [8]

Без сомненія, больше всего нужды в Бритовке или Выселках и затем в Мордовской Барковке. В Бритовке частный кружок кормит теперь 400 человек детей; кроме того, Красным Крестом открыто там шесть столовых для цынготных больных. В Мордовской Барковке Красный Крест устроил две столовыя на 80 человек цынготных больных. Но этим далеко, конечно, не исчерпывается нужда в этих селеніях. Затем в моем участке крайне необходимо устроить столовыя во многих мелких селеніях, особенно же в Матюшкине, человек на 50, и в Благовещенском Сускане на такое же приблизительно число. В Сенчелееве местный священник просить увеличить столовую до 100 человек.

— Я думаю, вы здесь совсем замучились со столовыми и цынготными,—заметил я.

— Достается - таки, нечего сказать, — признался г. Хлебников.

Затем речь зашла о нормах питанія, принятых в столовых частнаго кружка и Краснаго Креста и о последствіях, которыми сопровождается примененіе тех и других норм на практике; но об этом я буду иметь случай подробно говорить в одной из следующих глав.

Жертвы голода.

Цинготное отделеніе больницы помещалось в небольшом флигеле, стоящем в конце города, атлете, на самом берегу Волги.

Нас встретила фельдшерица, пожилая особа, скромно одетая, и провела в женское отделеніе. Мы вошли в светлую, чистую комнату, загроможденную нарами, идущими вдоль стен. На нарах лежали женщины разнаго возраста, одетыя в больничные халаты. В комнате стоял тяжелый, удушливый запах—неизбежный, неискоренимый спутник цынготных больных.

При нашем входе многія из больных обнаруживают желаніе подняться и стараются принять сидячее положеніе, некоторыя же продолжали лежать неподвижно, не шевелясь ни одним членом.

Подходим к первой от входа больной—женщине средних лет, с одутловатым лицом землистаго цвета и тщательно забинтованными ногами. Она с трудом приподнимается на соломенном тюфяке, стараясь принять сидячее положеніе.

— Ты откуда?—спрашивает доктор Гран.

— Из Сенчелеева,—отвечает больная.

— У вас в Сенчелееве устроены столовыя,—

замечает доктор. — Что же, ты ходила в столовую?

— Нет,—односложно отвечает больная.

— Почему же не ходила?

— Ноги не годятся,

— Ноги не ходят, — пояснила лежавшая рядом с больной другая женщина.

Доктор желает осмотреть ноги и просит развязать бинты. Обнажаются распухшія ноги, покрытыя в разных местах темными кровоподтеками, в роде тех синяков, которые остаются после сильных ушибов.

Доктор осторожно ощупывает затвердевшія как дерево опухоли, в то время как больная с страдальческим видом тревожно следит за его движеніями.

— Больно?

— Ломит... страсть...

— И на теле есть кровоподтеки?—спрашивает доктор.

— У этой по всему телу кровоподтеки,— замечает фельдшерица.

— Открой-ка рот,—обращаясь к больной, говорит доктор.

Больная поспешно открывает рот, и в ту же минуту отвратительное зловоніе широкой струей пахнуло на нас.

Красныя воспаленныя десны страшно распухли и нависли над зубами настолько, что их почти совсем не видно. Благодаря этому рот больной представлял из себя как бы одну сплошную, зіяющую рану.

Доктор находит необходимым подробнее изследовать рот, а я, признаюсь, не чувствуя в себе мужества присутствовать при подобном изследованіи, спешу отойти в другой угол комнаты, Я стараюсь не смотреть на больных, которыя при моем приближеніи, принимая меня за доктора, очевидно по усвоенной привычке, широко открывают рот и показывают мне распухшія и зіяющія кровью десны.

Не в первый раз мне приходилось видеть цинготных больных. В теченіе марта и апреля месяцев 1899 года мне случалось часто посещать самарскую губернскую земскую больницу, в которой в то время постоянно лежали цынготные больные. Пріезжавшіе к нам в Самару „на голод" сотрудники и сотрудницы, обыкновенно не имевшіе никакого представленія о цынге и ея проявленіях, почти всегда просили показать им больных цингой, чтобы хотя сколько-нибудь ознакомиться с характером этой болезни и способами ея леченія. Позднее я имел случай наблюдать больных цынгою в самарской тюремной больнице.

Тяжелое, тягостное чувство выносилось каждый раз из этих посещеній. Удручающим образом действовал на нервную систему самый вид цынготных больных с их кровоподтеками, опухолями, изъязвленіями. Но это тягостное впечатленіе еще более усиливалось сознаніем, неотступно преследовавшим вас, что главная причина всех этих ужасов, всех этих страданій заключалась лишь в том, что у людей недоставало хлеба, простого, чернаго хлеба, без лебеды и жолудей.

Посещая цынготных больных, я всегда старался, по возможности, выяснить вопрос о ближайших, непосредственных причинах, вызвавших появленіе и развитіе цынги в каждом отдельном случае.

Должен сказать, что причины эти почти всегда и почти везде были одне и те же: крайняя нужда, нищета, недостаток хлеба и овощей, недостаток продовольственной помощи, долгое недоеданіе, голодовка. И здесь, в ставропольской больнице, мне хотелось проверить это наблюденіе.

— Ведь вам же выдавали ссуду от земства?— спрашивали мы.— Стало-быть, хлеб у вас был?

— Выдавали,—апатично говорит больная. И затем, после некотораго молчанія, как бы про себя, замечает:—„не хватало".