Голодающее крестьянство. Очерки голодовки 1898-99 года - [17]

Выяснив число наиболее нуждающихся семей и количество детей в них, студенты, не теряя ни минуты времени, принялись за устройство и открытіе детских столовых. Так как самарскій частный кружок ставил себе задачей помощь исключительно одним детям, как наиболее безпомощной части населенія, поэтому и студенты, работавшіе от кружка, могли устраивать столовыя только для детей не старше 13 лет. Исключенія из этого правила начали допускаться позднее, при чем исключенія эти распространялись главным образом на дряхлых, бездомовых стариков и старух, которые получали разрешеніе посещать детскія столовыя.

73

О том, что именно нашли наши студенты на местах, куда они были направлены, лучше всего выясняется в письме одного из них, В. Ф. К—ова. Письмо это было получено пишущим эти строки в первых числах апреля месяца (1899 г.) из села Ташолки, Ставропольскаго уезда. Написанное под свежим впечатленіем, вынесенным из перваго знакомства с голодающей деревней, письмо это, несомненно, представляет значительный интерес, а потому я и позволяю себе привести его здесь целиком.

„Передайте, пожалуйста, на первом заседаніи (самарскаго частнаго) кружка то, что происходит у нас в Ташолке,—писал г. К—ов.—Помощь детям у нас организовалась порядочно, из 437 нуждающихся пользуются пропитаніем 333; число это может быть увеличено до 400, и тогда почти все дети будут сыты.

„Это было бы очень пріятно, если бы матери и отцы их также были сыты и здоровы. Но этого-то как раз и нет. Приходит рабочее время. Нужны сила, здоровье. А куда же годен хворый человек? Какой он работник? Вот и опять в перспективе виднеется мрачная картина. Дорогое время пропущено. Полевыя работы не сделаны—и опять голодовка. Теперь уже нельзя (будет) свалить на засуху, саранчу, червя и других козлов отпущенія. Правда, теперь пострадают не все семьи, а только те, где есть больные, но это нисколько не изменяет существа дела. Мне думается, что остановиться на помощи (одним) детям нельзя, если только есть возможность итти дальше. А возможность эта должна быть.

„Теперь у нас в Ташолке распространяется цынга. Некоторые больные (я знаю человек десять) уже совсем лежат. Нужно видеть этих больных, чтобы понять всю горечь их существованія. Разлагаться заживо, при сознаніи и страшных страданіях!.. Я не знаю, может ли быть что-нибудь мучительнее этого.

„И вот приходится быть очевидцем медленнаго угасанія многих поильцев и кормильцев. А тут еще примешивается сознаніе, что достаточно было бы дать этим больным: чаю с лимоном, горячей здоровой пищи и т. п., то-есть того, чем мы, здоровые, пользуемся ежедневно и, так сказать, безсознательно, и они все встали бы на ноги. Тогда делается до того гадко, что рад бы сам захворать цынгой.

„У нас на 2.000 жителей нет фельдшера. Поэтому, как только я пріехал, меня стали всюду приглашать смотреть больных. Но что мог я сделать? Я мог только дать некоторым чаю и сахару, сказать несколько рецептов укрепленія зубов, наговорить кучу сочувствій, сожаленій и т. д. и в конце концов с горечью сознаться в душе, что ничего не сделал. На первое время я хотя давал чай, сахар, особенно слабым — белый хлеб, потом Елизавета Андреевна Сосновская ⁸) дала мне для больных краснаго вина, морсу, мяты, так что я хоть что-нибудь, да давал больным. А теперь я не могу делать и этого. Своих денег у меня нет, а (самарскій) кружок, как мне известно, не задается целью помогать взрослым больным.

Мало того, я прежде утешал больных скорым пріездом врача, так как, по моему настоянію, сельскими властями был послан рапорт о цынге в Ташолке—в волостное правленіе и к земскому врачу г. Глушкову. Но теперь я не могу делать и этого, потому что от медицинскаго персонала слыхал, что не имеет смысла народ „булгачить", ибо цынга существует во всех селеніях, а всех все равно не вылечишь.

„Значит, не будет у нас больным никакой помощи. „Выздороветь, так сами выздоровеют, а умереть, так умрут". Может-быть, это так и будет, но мне кажется, преступно не ударить палец о палец для измененія такого порядка.

„Лично у меня теперь назрел такой план: всех больных теперь в Ташолке я знаю человек 50— 60. Вот для них и устроить бы спеціальную столовую, где готовились бы кушанья, полезныя цынготным. Далее им выдавался бы чай-сахар, особенно слабым—белый хлеб и т. д. Еще лучше бы было, если бы пріехал в Ташолку студент-медик, фельдшер или сестра милосердія. Между больными чаще всего встречаются женщины. Много молодых. Есть беременныя. У некоторых грудныя дети.

„Во что бы то ни стало им нужно помочь. Если нельзя это устроить от кружка, то нельзя ли как-нибудь частно? Будьте любезны, А. С., напишите Мне свой личный взгляд, что мне делать в таком положеніи? Как отнесется кружок к моему предложенію?"

Письмо это не только ярко рисует печальное положеніе крестьян села Ташолок во время голо-

довки, но вместе с тем знакомит и с отношеніем автора письма к тому, что ему пришлось встретить в этом селе, с его первыми непосредственными впечатленіями, вынесенными от тяжелой мрачной действительности.

Само собою разумеется, что письмо это немедленно же было сообщено мною комитету самарскаго кружка, который, однако, и на этот раз не нашел возможным отступить от раз поставленной задачи—помогать одним детям. В виду этого по необходимости пришлось искать помощи в других учрежденіях.