Голливудская трилогия в одном томе - [232]

Я закончил, запил этот факт мартини и замолчал.

– Ну что ж, кажется, наше «Убийство в Восточном экспрессе» прибывает на конечную станцию? – спросил Фриц, развалившись, как римский император в купальне.

– Да.

– А дальше – вот что… – произнес он своим тевтонским гортанным голосом. – Скажи мне, готов ли ты приступить к работе над киносценарием под названием «Все смерти Раттиган»? Начиная с понедельника, пять сотен в неделю, всего десять недель плюс двадцать тысяч премии, если мы все-таки снимем эту хрень?

– Хватай деньги и беги, – сказал Генри.

– А ты как думаешь, Крамли, – принять предложение?

– Само расследование, конечно, – полная чушь, но для фильма – то, что надо.

– Ты правда так считаешь? – воскликнул я.

– Извини, таких придурков, как ты описал, в реальной жизни не бывает.

– Господи, и чего ради тогда все это… – Я обессиленно рухнул на стул. – Не хочу больше жить!

– Сейчас захочешь… – Фриц согнулся в три погибели и принялся что-то рисовать в блокноте.

Кажется, это были пять сотен в неделю.

Закончив, Фриц бросил на стол чек на пять долларов.

– Вот твое жалованье за первые десять минут!

– Значит, ты тоже думаешь, что все это чушь? Тогда не надо… – Я отодвинул от себя чек. – Я надеялся, что хотя бы один из вас примет мою идею целиком…

– Я приму.

Все посмотрели на слепого Генри.

– Подписывай контракт, – сказал он, – только пусть он сначала распишется в том, что действительно верит каждому твоему слову!

После недолгих сомнений я быстро настрочил свою прокламацию. А Фриц, недовольно ворча, поставил под ней свою подпись.

– Чертова баба! – бубнил он. – Сваливается на голову, обвивается вокруг горла, как змея. Да кому она нужна: убьет она себя, не убьет, – кому это интересно? Это же полный бред. Так я и поверил, что она испугалась собственной записной книжки… А потом еще побежала разыскивать всех уродов, которые встретились ей на жизненном пути. Как же, держи карман шире! Вот ты бы испугался какой-то сраной телефонной книги? Можешь не отвечать! Я уверен, должна быть настоящая причина, почему она ударилась в бега. Для этого нужен веский мотив. Зачем она совершала все эти телодвижения? Чего хотела добиться? Постой-постой…

Фриц на глазах побледнел, а потом стал медленно, но неуклонно краснеть.

– Нет. Да. Нет. Этого не может быть. Нет. Да. Точно!

– Что точно, Фриц?

– Хорошо, что я иногда разговариваю сам с собой. И хорошо, что сам себя слушаю. А кто-нибудь еще это слышал?

– Но ты ничего не сказал, Фриц.

– Я буду говорить сам с собой, а вы подслушивайте, ja?

– Ja.

Фриц прожег меня взглядом до самых печенок. Потом погасил злобу глотком мартини и начал:

– Месяц или два назад она приперлась ко мне на работу. Прибежала вся в мыле. «Это правда, – кричит, – что ты приступаешь к новому фильму? Пока без названия?» – «Ja, – говорю я ей, – возможно». – «А для меня там есть роль?» А сама виснет у меня на шее, прыгает на колени. «Нет же, нет!» – говорю. «Да же, да! Должна же она быть, обязательно должна. Какая роль, Фриц, ну, скажи!» Не надо было ей говорить. Зачем я все ей выболтал, прости господи! Пристала: «Скажи, что за фильм, Фриц?» – «Это только задумка, тебе знать ни к чему», – говорю я ей. «Да, ты прав, Фриц, но бога ради, пожалуйста, скажи! Какой фильм?»

Фриц не обращал на меня никакого внимания. Разглядывая сквозь монокуляр звездное небо, он говорил сам с собой, а мы только подслушивали.

– «Эта роль не по тебе», – говорю, – продолжал он, – тогда она заплакала. «Ну, пожалуйста, – говорит. – Ну, попробуй меня». А я ей говорю: «Есть роли, Констанция, которые тебе никогда не сыграть, такое ты никогда не играла… – Фриц порывисто приложился к стакану. – Орлеанская дева». А она как закричит: «Жанна д’Арк! Боже мой! Жанна! Я должна это сыграть! Я бы все свои роли отдала за эту одну!»

«Должна это сыграть! – отозвалось эхо. – Жанна!» Какой-то плачущий голос зазвучал у меня в ушах. Потом пошел дождь. Где-то капала вода. А потом в темноте зажглось сразу много зажигалок, и они осветили какую-то женщину – она была чем-то расстроена, плакала и говорила: «Если бы не мои голоса, я бы впала в уныние! Здесь, на просторе, в тишине, звон колоколов слышится, как будто с небес… И от каждого удара тянется долгий отзвук… В этом отзвуке живут мои голоса!»[411] И подземная публика прошептала: «Это Жанна…»

Жанна д’Арк.

– О боже, Фриц! – крикнул я. – Повтори!

– «Святая Жанна»…

Я отшатнулся и свалил свой стул.

Фриц продолжал:

– Я говорю ей: «Слишком поздно, Констанция». А она говорит: «Нет, никогда не поздно». А я ей говорю: «Послушай, давай я дам тебе задание: если справишься, если сможешь сыграть сцену из «Святой Жанны» Шоу – шансов мало, конечно, но чем черт не шутит, – тогда получишь эту роль». Она чуть не в обморок. Кричит мне: «Подожди! Я уже умираю! Подожди, я вернусь…» И убежала.

– Знаешь, Фриц, что ты только что сказал?

– Что, что! «Святая Жанна»!

– Господи, Фриц, как ты не понимаешь? Мы сбились со следа из-за того, что она сказала отцу Раттигану. Она кричала: «Я убила их, убила! Помоги мне их похоронить!» И мы подумали, что она говорит о старике Раттигане с Маунт-Лоу, о Царице Калифии с Бункер-Хилл… А ведь все на самом деле не так! Она их не убивала, она просто хотела, чтобы ей помогли убить… Констанцию!