Голд, или Не хуже золота - [104]

— А твое какое дело? — При этом таинственном вопросе Голду в голову впервые закралось отвратительное подозрение, что его ждет разочарование.

— Я должен знать, сколько списать на тебя в бухгалтерском отчете компании. — Дружеское расположение Уэйнрока ничуть не изменилось. — Мы можем списать сколько хочешь, если ты сможешь переварить эту сумму.

— К чему это ты клонишь?

— Я собираюсь залезть в крупный долг, — сказал Уэйнрок, — и все ради тебя. И в то же время я оказываю многим моим старым друзьям услугу. Называй цифру. Не стесняйся, говори, сколько хочешь. Я собираюсь обанкротиться. Тысячу? Десять тысяч? Миллион? Десять миллионов? Говори. Я буду таким щедрым, каким ты пожелаешь.

— Крап, ты к чему это клонишь?

— Ты что, еще не понял? Я тебе объясню за ланчем, но только если ты позволишь мне заплатить за него. Здесь есть молочный ресторан за углом, иногда там неплохо кормят. Я начну, — сказал он коренастой пожилой официантке, которая дала им меню, — со стакана кислого молока.

— У нас нет кислого молока, — сказала официантка. — У нас все только свежее.

— Позовите сюда Лупевица.

— Это не его столик.

— Янкель, — громко позвал Уэйнрок тощего, неповоротливого на вид официанта, стоявшего с похоронным видом у стены с другой стороны. — Она не дает мне кислого молока. Его нет в меню.

— Конечно, нет, — сказал Лупевиц с удрученным видом разочарованного философа школы Шопенгауэра. — Я им говорил меню, но это бесполезно. Я вам принесу ваше молоко.

— И еще принеси, — прокричал Крап Уэйнрок, — стакан процеженного борща, большую порцию овощного салата и творог с черносливом, но только если чернослив свежий, орегонский. — Официант отрицательно покачал головой. — Тогда скажи им, пусть сверху, вместо чернослива, положат свежую инжирину. И принеси мне черный хлеб, только чтобы было побольше корочек. Я собираюсь обанкротиться, а тебя сделаю кредитором, — объяснил он Голду нормальным голосом. — Если у тебя тридцатипроцентная вилка, я могу списать на тебя тысяч пять убытку, и ты останешься при своих. Если хочешь, чтобы было больше, сделаем больше. Хочешь миллион, сделаем миллион. Но наши цифры должны совпадать, чтобы ты мог показать эту сумму как необлагаемую налогом.

Голд мрачно жевал свою селедку.

— Это крапленые карты, Крап.

— Крапленые.

— И как же эта система работает?

— Я тебе дам несколько простых векселей, оформленных задним числом. Заполни их на любую сумму. Когда правительственные аудиторы спросят тебя, почему ты одолжил мне миллион наличными, а не чеком, ты им скажешь, что твоя жена меня не любит, и ты не хотел, чтобы она узнала, что ты мне помогаешь. Если тебя спросят, где ты взял наличные, скажешь, что ты всегда держишь немного в матрасе или в личном сейфе на тот случай, если банки снова обанкротятся.

— Миллион долларов?

— Это же твои деньги.

— А где я их взял?

— Отвечай им уклончиво. Но до этого, может, и не дойдет. Я уже проделывал такие штуки раньше. Это один из способов, которым я пользуюсь, чтобы поддерживать свою репутацию в отрасли на высоком уровне. Я регулярно объявляю себя банкротом.

— А что будет, если мне не поверят?

— Сядешь в тюрьму.

— Сяду в тюрьму?

— Но это только одна сторона медали, — ответил Уэйнрок с жизнерадостной улыбкой, обильно намазывая маслом горбушку черного хлеба. — А другую ты увидишь в апреле следующего года, когда правительство вернет тебе подоходный налог с этой суммы.

— В апреле следующего года? — воскликнул Голд, и его конвульсивно накренило вперед. — Крап, мне нужны эти деньги сейчас, на поездку в Мексику.

— Я бы тоже не прочь съездить в Мексику, — сказал Уэйнрок. — А еще я бы прикупил себе новую зимнюю одежду. Ты мне не одолжишь еще тысячу на нормальное пальто и костюм?

— Крап, ты и правда обанкротишься?

— У меня нет другого выхода, — сказал Уэйнрок с жалкой ухмылкой, при виде которой сама мысль о том, что он стал объектом беспардонного издевательства со стороны человека, стоящего ниже него, показалась Голду кощунственной, — если ты настаиваешь на том, чтобы я вернул тебе эти одиннадцать сотен.

Голд обиделся на такую несправедливость и сказал:

— Я что, твой единственный кредитор?

— Ты единственный, кто на меня давит.

— Я на тебя давлю? — возмутился Голд. — Ах, ты хер сраный… да я тебе звоню раз в три года. И это называется давить?

— Но ты никогда не звонишь, чтобы купить что-нибудь, а? — отшутился Крап.

— Уэйнрок, — прогудел мрачный официант. — Пожалуйста, скажите джентльмену, что подобный язык у нас запрещен.

— Он этого не знает, Янкель, — сокрушенно сказал Уэйнрок. — Он собирается стать крупной шишкой в Вашингтоне и считает, что это модно. Инжир был вкусный, Янкель. Но хлеб… — Уэйнрок трагически нахмурился и осуждающе покачал головой.

— Конечно, хлеб, — сразу же виновато извинился Янкель Лупевиц. — Я им говорил хлеб, но это бесполезно.

— Крап, я не собираюсь делать тебя банкротом, — смягчился Голд. — Я могу достать деньги у Сида. Если у тебя нет, значит нет.

— А я вот из Мерши ни гроша не могу вытянуть, — сказал Крап. — Эти херовы доктора все, как один, такие консерваторы.

— Мне скоро нужно будет заглянуть к нему на обследование, — сказал Голд.