Голаны - [17]
Вот и Саадия, поддерживаемый первородным сыном, прошел пасть кладбищенских ворот в конце улицы Яаков.
Идут, идут евреи проводить в последний путь пацана-соплеменника.
Смотри и слушай, Израиль!
И только седая девочка Аюни повисла на руках соседок и стонала:
- Яавэ-эли... Яавэли...
СНЕГ
Приказ по фронту, запрещающий движение транспорта в темное время суток, загнал нас на ночлег в автобазу Заарани.
Шли под грузом отечественных танков на Бейрут, обкатать экипажи, не участвовавшие в боях.
Колонна, поделенная на оперативные тройки-сандвичи (бронетранспортер-тягач-бронетранспортер) месила снег приморского шоссе на пониженной скорости, опасаясь юза.
Пустая дорога вычищена на многие километры патрулем авангарда. Он сметал встречный транспорт на обочину, а ливанские колымаги разворачивали в обратном направлении и гнали перед собой до ближайшего перекрестка.
Там их быстро шмонали, нет ли оружия, и оставляли под надзор военной полиции. С теми не заартачишься. Вертолеты прикрытия исключали капризы.
На исходе дня парковались на обнесенной кольцами "концертины" плошадке автобата шиитского городка Заарани.
Танкисты в дополнение к обычной охране выставили часовых у башенных пулеметов, а шоферы, заперев на ключ дверцы кабин, разбрелись по жарко натопленным палаткам. День кончился. Восьмой месяц ливанского похода.
Так уж случилось в тот вечер, что вся славянская жидовня - Марьян Павловский, Иоська Мильштейн, Иегошуа Пеккер, Элька Гринберг, Нати Шерф, Семка Домениц и я - расшвыряли походный наш скарб под двойной крышей американской арктической палатки.
Сдвинули койки вокруг трубы керосиновой печки, приспособили одну вместо стола, и началась "поножовщина".
Рвали марочные купоны с пробок литровых флаконов "Смирновской", и чистейшая в мире водка пошла по кругу - по кружкам, по глоткам.
Пили не по-советски, не в заглот, дежуря волчьим глазом за рукой на бутылке, а по-людски, с "ле-хаим" и непременными уговорами: "Выпей, брат, все будет в порядке!"
Брат тут же соглашался, выпивал и настаивал на том, чтобы порядок непременно соблюдался, и ему никто не перечил, а всячески уверяли, что выпить с мороза - это и есть порядок, и мы не мальчишки, а "первосвященники" среди шоферни.
Коэны, а не фраера! И не мануфактурой груженные стоим, а танками "Меркава", и вот выпей и загрызи и не говори про снег, потому что снег - это и есть порядок, и я уехал из России потому, что там было слишком много снега, и от снега из души моей выпала матка...
- У меня язва.
- Это не от снега...
- А от чего?
- Не от снега...
- Так от чего?
- Ты уже старый лох, Марьян, и ты пьешь тайманский кофе с тайманцами и жрешь холодную тушенку в одиночку. В твоих польских кишках бардак, и это тебе вылезает боком!
Павловский не желает слушать мои упреки. Отвернул рожу и смотрит, как Йоська Мильштейн, скинув ботинки, лечит "Смирновской" грибки на ногах.
Чудеса.
Спиртные напитки и человеческая жизнь в Ливане 1983 года шли по себестоимости. Без навара.
Почти задарма.
Крупный загул наш влетел во всеобщую попойку.
Заходили бедняги-часовые "уколоться", не присаживаясь, вылавливая мерзлыми пальцами трупики сардин в янтарном масле греческих консервов.
Ремонтники - черная кость армии - пили молча, не кайфа ради, а на согрев. Они-то знали, что быть такого не может, чтобы какой-нибудь долбоеб не попортил военной техники. Такого просто не может быть...
Комроты "Алеф" танков "Меркава".
Погоны майора. Альпийский комбинезон развален до пупа. На шее рябая тряпка арабского платка - куфии...
- Ебнешь?
- Давай.
Плохо пьет майор. Не в коня корм. Мизинец держал на отлете, а потом шмыг из палатки, и слышим - отдает...
- Кус март абук! - бормочет танкист проклятие по-арабски. - Я заряжающим у него в экипаже.
- Положи на него! - советует заряжале Иегошуа Пеккер, старший по возрасту в батальоне военных семитрейлеров. - Мой сын тоже танкист.
- Где?
- Бахамдун. Над Бейрутом.
- Знаю, - врет мальчишка-заряжало и прячет глаза.
- Ничего ты не знаешь, дурак! - рычит Иегошуа и прикрывается ладонью как от солнца. - Отец твой сейчас все знает. И я не завидую твоему отцу.
- Слезь ты с его папашки, - уговаривает Семка пьяного Иегошуа. - Дай пацану спокойно пожрать.
- Ничего, ничего он не знает.
Иегошуа плачет, спрятав лицо в ладони. Элька Гринберг потрошит пачку американских сигарет одну за другой. Ломает мундштук-фильтр, ссыпая табак в горку. Одну за другой...
Для нас не секрет, как уссыкается от страха Иегошуа Пеккер за своего Бузи - единственного сынишку.
Так бы и угробил нам попойку, старый черт, со своим Бузи, не ввались в палатку Гоп-со-смыком.
Перед нами стоял великан, обутый в резиновые ботинки на воздушной подушке (спасение в грязь и в снег), черный лапсердак хаббадника, перепоясанный плетеным шнуром, бронежилет поверх нелепого пальтишки, а на голове - умора - ондатровая рыжая шапка клапанами вниз!
Ох и насмешил нас дядька! Ох и боевой мужик!
- Русский! Наш! - визжит Семка и уступает великану место на койке. Падлюга! Змей залетный! Падай к нам - не пропадешь!
- Рав Элиэзер Блюм, - представился вошедший.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.