Голаны - [15]
Я искала его долго. Они все были красивыми до слез, но я искала только его.
Он стоял позади будки на колесах, из которой торчали, как копья, антенны. За его спиной, в черном провале двери, то и дело вспыхивала лампочка рации, и кто-то издалека искал паролем: "Ветка пальмы! Ветка пальмы! Я - Высокое напряжение. Отвечай!"
Он был красивее всех. Поверь мне, Илана. Плешивенький мужичок моих лет с острым кадыком на тонкой небритой шее.
Я была рядом, но он не видел меня. Он смотрел куда-то поверх колонн, в сторону озера Кинерет, туда, в тыловую близость своего дома, отрезанного от него воем сирен.
"Ветка пальмы! Ветка пальмы! - умоляла рация. - Отвечай!"
- Глоточек вишневой настойки резервисту не помешает? - спрашиваю. Глоточек вина за жизнь?
Что-то похожее на улыбку искривило его лицо, и он переломился пополам в нелепом поклоне, и щипал мои руки губами, а я отворачивала в сторону голову, чтобы слезы не брызгали на его затылок.
Я увела его недалеко. В лесопосадку. Так, чтоб если окликнут, он мог услышать.
Иланка! Девочка моя! Как я его целовала. Как любила всем телом и сердцем тело того человека в казенной одежде, выданной впопыхах не по росту!
... Потом мы лежали в иссушенной солнцем колючей траве, он на спине, положив голову на сумку с моей дребеденью, а я прижалась щекой к его животу и смотрела, как вздрагивают ребра под тонкой кожей, и седые волосы на груди были так близко у глаз моих, что касались ресниц, и я уже не видела его, только чувствовала всхлипы и плакала сама.
Он не отнял руки, когда острым пером "паркера" я трижды обвела жирные цифры своего телефона. Как у спасенных из концлагерей. Он не отнял руки.
- Когда вернешься, позвони, - просила я резервиста. - Только скажи: "Я - Ветка пальмы". И все. Только это скажи, обещаешь?
Имени его я так и не узнала. Да и он моего. Номер телефона и пароль: "Ветка пальмы".
Он не позвонил... Да будет память о нем благословенна!!!
- Амэн, - говорю.
- Амэн, - шепчет Илануш. - Мой Рони хороший и добрый. А то бы каждую волосинку на тебе зацеловала. - И как из ледяной, до ожога, воды вынырнула. - Правда, хорошая у меня мама?
И я закрыл пасть. Вернее, она у меня сама захлопнулась. Смотрю на нее фарами с дальним светом и думаю: "Кому, ебаный мой рот, ширинку горбом показывал? Кого фаловал в спарринг-партнеры?"
Онемел я до самой таханушки тель-авивской... встреча-то с Иланкой неспроста! Боком вылезет мне встреча эта. Забрюхатела душа моя тем резервистом, и ни выкидыш, ни кесарево не помогут. Так и буду шкрябать с ним, пока не сдохну...
И все-таки Илануш подарила мне кусочек себя.
- Не вставай, Мойшик! - сказала. - Я хочу уйти, притрагиваясь к тебе.
Она поднялась, повернулась ко мне лицом, перешагнула канистру, и наши колени встретились.
Обеими ладонями сжала мои щеки, так что губы расползлись в рыбьем зевке, и чмокнула вовнутрь. И отлепившись, сказала: "Мир тебе!" - сказала Илануш тихо. Потом: "Тьфу, какой ты соленый... - и еще раз. - Мир тебе!" А я сидел, как целка, и не видел ее лица, и уже молотил в висках языческий кадиш по ненужной жизни, и вот ушла чужая женщина моей масти, правнучка венского раввина, коснулась своими губами моих, украла всю мою наглость, бросила на произвол ржаво-селедочной судьбы - скотоложествовать с киевлянками и заливать кишки спиртом.
Я вывалил последним из стоящего автобуса под злобное понукание водилы, груженный канистрой и военным скарбом, упал в старческие добрые руки хабадников-проповедников с душами нараспашку, и старухи-побирушки с глазами офицеров контрразведки, почуяв сладкого фраера, поползли к моим коленям за наживой.
Одуванчик полевой спеленал мне руку ремешком филактерия, и я занавесился чужим талесом от гнилых старух и голого мяса порножурналов.
И оттолкнув бедлам автостанции, вошел к Нему в полный рост, не пошаркав ботинки о тряпку половую, и "оттянул" Его списком поименным:
- Этих Ты не тронешь, понял?!
- Говори.
- Гришку Люкса.
- Говори.
- Мишку Спивака.
- Говори.
- Мишку Риклера.
- Дальше.
- Иоську Хамами.
- Говори.
- Марка Городецкого.
- Говори.
- Натана Каминского.
- Дальше.
- Одеда-маленького.
- Говори быстрей.
- Якова Дагана.
- Говори.
- Рона Иланкиного.
- Ты же его не знаешь!
- Ради Илануш.
- Втюхался?
- По брызговики.
- Вон, похаба! Без тебя мозги засраны.
И я отвесил такой низкий поклон, так "опасно пошел головой", что земные реферюги просто выбросили бы с ринга, а Он улыбался по-доброму...
И я ухнул вниз, к беспризорной канистре и амуниции, по тонкому ремешку филактерия...
Купил Йегонатану двухэтажный трейлер-автовоз, десяток легковушек всех марок, нанял таксера и уехал домой. В Реховот.
* * *
Нога еврея, в чьих жилах течет кровь Первосвященников, не переступит кладбищенской черты.
Так написано в Законе.
Ибо те, кому благословлять Народ, да не прикоснуться к тлену. К падали.
В какой бы степени родства ни находились коэны, в последний путь их провожают чужие люди.
Внизу, во дворе Саадии Хамами, третий день и третью ночь читают псалмы Давида. Отпевают душу старшего сержанта войск связи Биньямина Хамами. Упал мальчишка в Ливане, не оставив после себя долгов. Деревце полевое...
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.