Гоголь - [175]

И некое фантастическое порождение российской «бестолковщины» и путаницы – страшный подпольный маг-юрисконсульт, которого сам Чичиков считает в делах плутовства Наполеоном, гением, колдуном. Это одно из самых прозренческих созданий Гоголя – венец его беспощадного видения русских язв и российского неустройства, идеал безобразия, действительно, маг и волшебник.

Если и искать в сочинениях Гоголя антихриста, дьявола, черта как реальное воплощение идеи зла, то это как раз юрисконсульт из второго тома. Он всё знает о России и русском характере, он не законы усвоил, а именно законность беззакония, обхода законов и попирания их.

Он возрос на всеобщей беспорядочности, безответственности, страхе и обмане. И – на знании тёмных сторон природы человека. Называют Хлестакова чёртом, Чичикова чёртом (Д. Мережковский). Но если и изобразил Гоголь когда-либо чёрта в живом виде и в гибельной его сущности, то это маг-юрисконсульт, который ещё пострашней, чем сошедший с портрета старик ростовщик («Портрет»). Кажется, какая-то невидимая отрицательная сила сохраняет его от наказания при всех его бесчинствах.

И она-то – в последний раз в поэме – испытывает свою притягательность на Чичикове.

«Этот юрисконсульт, – пишет Гоголь, – был опытности необыкновенной. Уже пятнадцать лет, как он находился под судом, и так умел распорядиться, что никаким образом нельзя было отрешить от должности. Все знали, что за подвиги его шесть раз следовало послать на поселенье. Кругом и со всех сторон был он в подозрениях, но никаких нельзя было взвести явных и доказанных улик. Тут было действительно что-то таинственное, и его бы можно было смело признать колдуном…»

Опытный в искусстве лжи и лицемерья Чичиков сталкивается в лице юрисконсульта с ещё большей опытностью, с очевидной гениальностью зла, смысл которой заключается в беспощаднейшем знании всех слабых сторон добра и природы человека. Не беспокойтесь, говорит он Чичикову, мы их всех запутаем. «Поверьте мне, это малодушие», – отвечал очень покойно и добродушно философ-юрист. «Старайтесь только, чтобы производство дела было всё основано на бумагах, чтобы на словах ничего не было. И как только увидите, что дело идёт к развязке и удобно к решению, старайтесь не то, чтобы оправдывать и защищать себя, – нет, просто спутать новыми вводными…»

«То есть, чтобы…» – заикается Чичиков.

«Спутать, спутать – и ничего больше», – отвечая философ: «ввести в это дело посторонние, другие обстоятельства, которые запутали бы сюда и других, сделать сложным, и ничего больше. И там пусть после наряженный из Петербурга чиновник разбирает. Пусть разбирает, пусть его разбирает». В этом трёхкратном повторении «пусть разбирает» так и видится бесконечность этого безнадёжного (в глазах философа) разбирательства, в котором уже не поможет никакой приезжий петербургский чиновник, то есть тот настоящий ревизор, который прибывает в конце гоголевского «Ревизора». Иллюзия, что этот приезжий петербургский чиновник может всё разобрать и поставить на свои места, распутать паутину, сплетённую юрисконсультом-философом, а вернее, под его руководством самими чиновниками губернии, здесь встаёт во весь свой рост. То именно Иллюзия, гигантский Призрак, на который не́чего надеяться, от которого нечего ждать.

«Да, хорошо, если подберёшь такие обстоятельства, которые способны пустить в глаза мглу», – сказал Чичиков, смотря… с удовольствием в глаза философа, как ученик, который понял заманчивое место, объясняемое учителем.

«Подберутся обстоятельства, подберутся. Поверьте, от частого упражнения и голова сделается находчивою… Первое дело спутать. Так можно спутать, так всё перепутать, что никто ничего не поймёт. Я почему спокоен? Потому что знаю: пусть только дела мои пойдут похуже, да я всех впутаю в своё, и губернатора, и виц-губернатора, и полицеймейстера, и казначея, – всех запутаю. Я знаю все их обстоятельства: и кто на кого сердится, и кто на кого дуется, и кто кого хочет упечь. Там, пожалуй, пусть их выпутываются. Да покуда они выпутаются, другие успеют нажиться. Ведь только в мутной воде и ловятся раки. Все только ждут, чтобы запутать…» Здесь юрист-философ посмотрел Чичикову в глаза опять с тем наслаждением, с каким учитель объясняет ученику ещё заманчивейшее место из русской грамматики.

Нет, никакой Чичиков не чёрт, он чертёнок по сравнению с этим Чёртом, поистине Сатаной, который и всем обликом своим напоминает получеловека, полуколдуна, и вид его комнаты – запущенной и вместе с тем наполненной дорогими вещами, и сам замасленный халат, в который он одет, – всё разительно не совпадает с его всесилием, с его могущественной властью, которую он вскрывает на глазах у Чичикова, как какой-нибудь часовой механизм. «Нет, этот человек, точно, мудрец», – подумал про себя Чичиков…» С таким же успехом он мог сказать: «Нет, точно, он дьявол». Ибо все концы путаницы сходятся к нему. Стоит ему дёрнуть за ниточку, как начинают плясать под его дудку тысячи не подозревающих о его существовании душ, и открывается во всём своём зловещем великолепии гоголевский маскарад, который уже напоминает предсмертную пляску на краю пропасти, пир во время чумы, и высится над всем этим чёрное око чёрного мага, беззвучно хохочущего и наслаждающегося своей работой.