Годы испытаний. Книга 3. Разгром - [41]

Миронов услышал, как капитан Крузов зашептал рядом сидящему комбату Игнатьеву: «Это ему не стихи писать, а полком командовать. Тоже мне, Лермонтов».

Миронов покраснел, не сдержался, обернулся и вспылил.

— Вы в батальоне порядка навести не можете, а еще о стихах.

Зайченко услышал пререкание и сжал локоть Миронова.

После разбора они возвращались домой вдвоем. Зайченко сказал ему:

— Ну, капитан, признаться, я тоже волновался и за полк, и за тебя. По-моему, экзамен выдержан.

Эта сдержанная похвала обрадовала Миронова.

— А вот с Крузовым опять сорвался, — добавил он. — Будь ты посолидней. Ты же начальник!

Вернувшись из госпиталя, Грылев остался недоволен, когда Миронов и Зайченко докладывали ему о проверке.

— Это не оценка, — сказал он, — «лучше других, удовлетворительно». Порадовали, называется. Вот если бы командующий сказал «хорошо, орлы», тогда другое дело. Лежу я, а у самого сердце болит. Да-а-а, скоро нам на фронт, а в полку некомплект, людей не хватает. И никого из вас это не волнует.

Зайченко возразил:

— А тут волнуйся не волнуйся, а если нет нам приказа, так что, будешь людей на улицах ловить?

— Ловить не ловить, а надо ехать добиваться. Знаешь, комиссар, под лежачий камень вода не течет. Я отвечаю за полк, с меня будут спрашивать. Вам-то что. Ну вот что, капитан, — обратился он к Миронову, — пора мне по-настоящему помогать, а не сидеть сложа руки. Я приказал Ванину выписать тебе командировку. Сегодня я говорил со штабом дивизии. Поезжай-ка за рекрутами на фронтовой пункт распределений.

Миронов доложил Грылеву о том, что он наметил завтра провести в полку разбор проверки с командирами. Грылев поморщился, как от зубной боли.

— Ох, какой ты! Думаешь, без тебя разбора не проведем?

Зайченко пожал плечами. «Ревнует Грылев Миронова, за авторитет свой боится. А против Миронова он явно слабак».

Только Миронов пришел в штаб, как к нему навстречу Ванин с сияющим лицом.

— За командировкой, Александр Николаевич?

Он подал ему документ.

«Чего это он так обрадован моему отъезду?»

— Жаль, жаль, а то бы мы сегодня… того… — Он почесал затылок.

— Миронов прочитал предписание и вернул обратно Ванину:

— Тут ошибка. Звание не мое.

— Дай бог, Александр Николаевич, так почаще ошибаться. Поздравляю. Вам присвоено звание майора. — И он протянул ему выписку из приказа.

«Так вот чем недоволен Грылев. Он даже меня не поздравил».

3

Сентябрьское утро было по-летнему солнечным, теплым. И по выжженной степи в голубоватой дымке дрожал, переливаясь, и растекался на горизонте, будто расплавленное стекло, нагретый воздух. На опушке леса деревья в золотисто-багряных нарядных платьях стояли притихшие, задумчивые. Осень разоткала на траве серебристую шелковину паутины, на которой цветами радуги сверкали бисеринки росы. Земля пахла сыростью, прелой корой, и от прозрачной синевы неба с севера тянуло холодком. Бабье лето — прощальный праздник умирающей природы — навевал грустные мысли на только что проснувшегося Миронова. Позевывая и поеживаясь от осенней прохлады, он направился к лесному ручью умываться, раздумывая.

«Ну и удружил мне Грылев командировочку. Неделю болтаюсь без дела в ожидании». Во фронтовой пункт распределения пополнения приходят круглые сутки: бойцы, командиры из различных запасных полков, с курсов, из батальонов выздоравливающих. Но все это не то. Слишком высоким требованиям должны отвечать эти люди. Набирать надо только кадровых, молодых и преимущественно воевавших, обстрелянных. Миронов надоел начальнику пункта с одним и тем же вопросом: «Когда ожидается новая партия людей?» И начальник надоел ему до оскомины, хотя человек он неунывающий и шутник. Круглолицый, с бритой круглой головой, маленький и плотный, он похож на мяч. И фамилия у него под стать внешности — Толстенький. «Куда ты торопишься, майор? Не каждому такой счастливый случай выпадает в наш фронтовой дом отдыха попасть. Загорай, поправляйся, а скучно, пойди развлекись. Ну где ты найдешь столько красавиц, как не у меня?» Но тут же подполковник после такого лирического вступления долго тяжело вздыхал и доверительно признавался, что он согласен принимать круглосуточно в десять раз больше мужского пополнения, но при условии, что ему не пришлют ни одной «юбки». Миронову тоже надо было получить пятнадцать медицинских работников — фельдшеров и санинструкторов, но он не торопился. Командир полка обещал прислать ему для отбора медиков командира санитарной роты полка.

— Тебе повезло, майор, — сказал он и пожевал пухлыми губами. — К девяти утра прибывает пополнение. Курсанты из полковых школ. Сибиряки. Так что подожди. Мне вчера звонили из штаба фронта. Попало за твоих молодцов. А где я их возьму?

Обнадеженный возвращался Миронов к себе в землянку. «Наконец-то кончается мое безделье». Он заметно скучал по полку, по брату, по Ванину. И Ванин, наверно, как всегда, наслаждается трубачом из пьесы Горького «Егор Булычев и другие». Ланова сидит часами в штабе и не сводит с Ванина глаз. Грылев «лечится». Он и перед отъездом Миронова был хорош.

В десять утра, как ожидали, пополнение не пришло. И в одиннадцать, и в двенадцать нет. Так томился Миронов в ожидании пополнения до обеда, а после обеда до того рассердился, что пошел поругался с Толстеньким и твердо решил уехать вечером. Он отдал приказание командирам подготовить людей к маршу, для погрузки их в эшелон. В дивизию он послал телеграмму с просьбой подать к станции назначения машины на утро следующего дня.