Годы испытаний. Книга 3. Разгром - [39]

Утром следующего дня Миронов уехал с рапортом к комдиву Андросову.

Но пройти на прием сразу не удалось. Повалили с бумагами, документами. Миронову казалось, что каждый проходивший к полковнику глядел на него как-то жалостливо. «Сочувствуем, что сняли. Что ж, бывает», — говорили их лица. Он даже решил возвращаться в полк. «К чему мой рапорт, когда и без меня все решено?» Миронов вышел и направился к машине, на которой приехал, когда его окликнул адъютант комдива. Сердце екнуло в груди. Он вошел, доложил.

— Я знал, что приедешь, — сказал полковник. — Здорово у вас получается. Один пьянствует, а другой за его спиной прячется.

Миронова от этих слов будто опалило огнем. Дрожащими руками подал он рапорт.

— Оправдываться приехал? — спросил Андросов. — Оправдание не принимаю. Перед судьей оправдывайся, когда дойдет до суда. А ты на, мою бумагу читай и думай.

«Ясно, — мелькнула у Миронова мысль. — Сняли. Ни к чему мой рапорт». Он прочел сразу копию приказа, «заместителю командира полка за безответственность и безынициативность объявляю выговор». «А где же? Легко отделался».

Комдив прочитал рапорт, встал. «Ну вот сейчас он и отстранит».

— Ты опять за свое? И какой же ты упрямый, капитан! Я же тебе говорил, когда знакомились, не люблю, когда мне диктуют. Иди, свободен.

Вечером того же дня связной из штаба дивизии привез две срочные секретные бумаги на имя Миронова. Сердце сжалось от тревоги. «Вот и приказ о снятии с должности. Так лучше, чтобы долго не мучиться». В одной говорилось, что завтра приезжает командующий армией проверить полк. Об этом ставил в известность командир дивизии и требовал подготовиться к проверке. Вторая бумага — приказ по дивизии. В нем Миронов назначался временно исполняющим обязанности командира полка ввиду болезни Грылева. «Какой болезни?» — удивился Миронов. Обе бумаги подписаны Андросовым.

Миронов вызвал в штаб командиров батальона, рассказал им, как надо готовить свои подразделения к проверке, отдал распоряжение работникам штаба. И тут зашел комиссар полка Зайченко.

— Ну как дела, Александр Николаевич?

— А все дела, Иван Андреевич, позади. Отчитываться нам за них завтра придется. — Он подал бумагу комиссару.

— Волнуешься?

— А как же,

— То, что волнуешься, хорошо. — Помолчал, закурил и добавил: — Тут тебя некоторые наши осудили за беспокойный характер. Слыхал?

— Кое-что.

— В батальонах часто бываешь. Говорил я перед отъездом с Грылевым, и с комиссаром дивизии Калмыковым в который раз толкуем, не нравятся мне методы работы нашего Сергея Сергеевича. Четыре месяца вместе работаем, казалось бы, пора привыкнуть. Не могу. Штурмовщина, а не командование у него получается, и все: «Давай, давай». Приедет, покричит и уедет. Разве так людей учат? Мундир начальника — это еще не авторитет. Если командир со своими солдатами умеет тянуть лямку и в грязь не брезгует лечь, когда надо, и руки в масле вымазать, а не кричать попусту — этим и авторитет завоевывается. Я к чему это, Александр Николаевич. Люди к тебе повернулись лицом, а вот ты тоже излишне горяч бываешь.

Миронов с досадой поглядел на комиссара.

— Это с Крузовым-то, что ли? Какой же я командир, если на своем не настою?

— Нет, нет. Ты погоди. Что настоял, правильно. А как же иначе? А вот что прикрикнул на него. По-моему, это нервы тебя подвели, погорячился. Ты по должности старший, а он по возрасту тебе чуть ли не отец. Тут надо считаться. Настаивай, требуй, но делай это без крика. У каждого человека самолюбие. Угрозы, выговоры только слабость твою обнажают. Подчиненные это хорошо понимают. Ты знаешь такого русского генерала Драгомирова? Вот что он сказал по этому поводу. Я даже записал себе: «У иных грубость считается силой характера. Требование, которого цель ясна, исполняется более от сердца».

— А я ему не мальчишка, чтобы он смотрел на меня свысока. Молодой, так, значит, на мои приказы можно плевать?

— Нет, нет. Плевать никогда не позволяй, да и я тут тебе — первый помощник. Ну и людей надо уметь выслушать, а кое-чему и учиться не грех.

Зайченко сидел, курил, рассматривал свои руки, будто он видел их впервые. Потом хлопнул по коленям.

— Ну да ладно, капитан. Давай о проверке потолкуем. Скажи мне, чем могу помочь? С коммунистами сегодня говорить будем. Оно неплохо бы и тебе побыть на нашем собрании, если не занят.

Миронов посмотрел на него. «Шутит или так прощупывает, какова моя партийность?»

— Какая же тут может быть занятость? Намечал съездить к танкистам. Позже съезжу.

Миронов остался наедине со своими мыслями Он задавал себе вопрос: «Все ли сделано для завтрашней проверки? Не упустили ли чего? — И делал заметки в полевой книжке: — Собрать комбатов, командиров рот, политработников и послушать их. Помощнику по тылу обеспечить людей питанием и боеприпасами. Начальнику санитарной службы дать указание о медицинском обеспечении. Доложить командиру дивизии о готовности». За тонкой перегородкой, отделяющей его от штаба, доносился басовитый голос Ванина, хлопали двери, спорили штабные работники. «Как же у нас получится завтра? — думал Миронов. — Смогу ли я сделать так, чтобы полк наш не опозорился, как штаб, по боевой тревоге? — И тут же ответил себе: — Если буду только на себя надеяться, ничего не выйдет, а если командиры и бойцы поймут, что требуется, всем вместе это под силу».