Годы испытаний. Книга 1. Честь - [126]
Андрей беспокойно осматривал комнату, а мысли его были далеко, там, на фронте, с товарищами. Что они делают, пока он сидит в родном доме? Может, кто из них уже погиб? Вспомнил разговор двух неизвестных бойцов в лесу. Начал беспокойно ходить, поскрипывая половицами. «К утру надо непременно вернуться…»
Аленка торопливо хлопотала у стола, и все валилось из рук. Появилась нехитрая домашняя снедь: соленые огурцы и помидоры, сало и янтарного цвета рябиновая настойка. Она наливала из графина, позванивая о стаканы и расплескивая на стол.
— Давай, Андрюша, чтобы все было хорошо…
Они чокнулись. Андрей нахмурил брови и молча выпил. Она отпила глоток, задохнулась, закашлялась и вдруг заплакала. Андрей поставил стакан, подошел к ней и тут заметил на ее лбу свежий порез.
— Где это ты?
— Не знаю, Андрюшенька, — провела рукой — кровь. Андрей достал индивидуальный пакет, разорвал и нежно обтер кровь со лба. И с грустной усмешкой сказал:
— Вояка ты моя! — Потом он взял помидор, поднес к ее губам. — Пополам давай?…
Она откусила, улыбнулась ему своей тоскливой улыбкой, поперхнулась и потянулась рукой к рябиновой. Но Андрей остановил ее руку.
— Плохие там дела, Андрюшенька? — спросила она, заглядывая ему в глаза.
— Плохие, — сказал он, помрачнел и стал торопливо жевать. — Поехала бы ты к родным на Дон, Лена…
— Куда же, Андрюша, я с двоими? Может, не пустите немца дальше?
Андрей промолчал. Сердце его опять заныло давней болью.
— Стели спать…
Андрей не стал раздеваться, снял сапоги, ремень, расстегнул ворот гимнастерки и лег.
У Аленки кружилась голова не столько от нескольких глотков выпитой настойки, сколько от волнения и беспокойных мыслей.
— Андрюша, а Андрюша, — жарко зашептала она ему в ухо. — Как же мы без тебя? Сил моих больше нет, И дети… Вдруг немец придет? Вон другие мужики попришли домой…
Андрея будто кто сбросил с койки. Он даже задохнулся от гнева.
— Да ты что, с ума спятила, Аленка? Не трави ты мою душу…
Она уронила голову ему на грудь, и он почувствовал, как теплый ручеек щекочет ему тело.
— Ну ты только подумай, я же своего командира обману. Что товарищи обо мне думать станут? Мне верили, а я… Бросил фронт и убег… — Он задыхался от гнева. — Ну что, ежели все по своим домам разбегутся, что тогда?
В окне дрожал мутноватый рассвет. Андрей ласкал ее горячие руки шершавыми, огрубевшими ладонями, а она, обессиленная и притихшая, лежала будто не живая, закрыв глаза. Он встал, подошел к кровати детей, поцеловал их, постоял и вернулся к ней. Надо было уходить, но не было сил оторваться от всего родного и близкого. Андрей прижал ее к груди.
— Сыновей береги, Лена… Себя береги…
Она обвила его шею руками и долго глядела опухшими глазами, в которых уже не было слез. Их покрыла туманная дымка безысходной тоски и горя.
— Ты не серчай на меня, Андрюша… Я же тебя люблю…
…С рассветом Андрей возвращался в подразделение. Ноги не хотели повиноваться ему, будто они налились каменной тяжестью. Ноздри щекотал терпкий и пряный запах волос Аленки. Голова ее всю ночь покоилась у Андрея на груди, и гимнастерка теперь была влажная и холодила грудь.
6
Жигуленко провел беспокойную ночь. Неделю тому назад он сдал свои обязанности командира разведывательной роты и опять исполнял должность адъютанта комдива. Сначала он отказался идти на эту должность, но Русачев сказал:
— Ты ведь скоро отправишься учиться. Послужи мне последние дни. Тяжело мне, Евгений Всеволодович. Видишь, как немец жмет. Того и гляди сомнет нас.
Русачев рассчитывал, что Жигуленко, уезжая учиться, непременно встретится с Ритой и они зарегистрируются. Разговаривая по душам, полковник намекнул Евгению, что все это он делает во имя их будущей семьи.
Жигуленко поблагодарил тестя и обещал оформить свой брак с Ритой. Русачев поверил. Да и из последнего, письма Марины Саввишны он знал, что теперь Рита часто получает от Евгения теплые, хорошие письма. По словам Марины Саввишны, Евгений писал: если родится мальчик, а это — его желание, то хорошо бы назвать его именем отца, а если девочка, то пусть Рита даст ей имя по своему выбору.
Вскоре после первых писем Евгений выслал Рите, как законной жене, аттестат и золотые трофейные часики, от которых отказалась Ляна.
И Василий Александрович резко изменил отношение к Жигуленко: теперь он нередко приглашал его к себе обедать и ужинать; торопил Харина с представлением Евгения к награде — ордену Красной Звезды за удачную поимку «языка»; отдал ему свое новое кожаное снаряжение, а на днях, когда он вновь стал его адъютантом, подарил маленький никелированный пистолет.
И все же Жигуленко был чем-то недоволен и даже резок в отношении штабных работников. Заметив это, Русачев спросил Жигуленко:
— Ты чего это, как леопард, на всех кидаешься?
Жигуленко гневно посмотрел на комдива.
— Товарищ полковник, мне не хотелось об этом говорить, но придется. Случайно я узнал, что из штаба армии пришел ответ на запрос о посылке на учебу. А Харин уже сутки задерживает его у себя.
— Ишь, какие вы нетерпеливые, молодежь! Да меня на дивизию назначили, — я три месяца ждал приказа. Подумаешь, сутки… Замотался Харин — забыл. А ты бы ему напомнил от моего имени…
