Год Змея - [20]

Кригга заплетала волосы Малики, и это её и успокаивало, и разжигало новое любопытство. Княжна словно пришла из другого мира, мерцающего, как чрево Матерь-горы. Этот мир — многолетняя слава, древняя кровь и верные воины, которых воспоют в легендах. Это литые колокола на соборах, бьющие на княжеские рождение, свадьбу и смерть. Это величие, ладан и бархат, а не пряжа, коромысло и холстина. Не скот, который Кригге нужно кормить, и не сёстры, за которыми присматривать.

Криггу снова ужалила жуткая мысль о семье, и, не сдержавшись, она подала голос. Лишь бы не думать о горе. Лишь бы не бояться.

— Ты сказала, в нас нет злобы, — осторожно начала она, перетягивая косу алой лентой из сундука. — Но меня учили, что злоба не для женщин. Потому что их призвание — рождать и ласкать, а не ненавидеть.

Кригга отошла, а Малика медленно провела рукой по всей длине косы. Девушка боялась, что княжна ей не ответит, но та задумчиво провела прокушенным языком по зубам. Кригга не знала, что недавно она даже хотела разговорить старую вёльху.

— Ненависть — это сила, — прошелестела Малика. — Она разрушительнее любви и страха. Ты когда-нибудь встречала людей, вынужденных ненавидеть? У них внутри огонь — и не хуже драконьего.

— Он убивает их.

— Он даёт им мощь. А уж потом убивает, — Малика пожала плечами. — Если бы люди ненавидели Сармата больше, чем боялись, он бы давно был мёртв.

Бабка рассказывала Кригге много историй. И иногда в них встречались такие женщины, как Малика. Они растили сыновей для мести. Доставаясь завоевателям, резали их на ложе. Жгли дома тех, кто сгубил их род.

— Но вы же не только боитесь его, — Малика склонила голову. — Вы, жители деревень в Пустоши, называете себя княжьими людьми — такими, что живут в Гурате, Черногороде или в Волчьей Волыни. Но вы слушали степные сказки о том, как велик Сарамат-змей. Ох как он могуч, как опасен. Вы прятали в своих подполах тукеров, когда те зарезали моего старшего брата. Мой отец не выжег вас только потому, что решил, будто это был честный бой. И как тукеры, вы боитесь Сармата — и восхищаетесь им. Это отвратительно раболепное чувство.

И в Горбовичах текла тукерская кровь — одна из их прародительниц была ханской дочерью. Но жили они, как и все в Гурат-граде, по заветам Княжьих гор. Степь меняла их быт, но не костяк. И Кригга застыла: для их деревни Сармат действительно был внушающим ужас, жестоким, но божеством.

— А разве им не стоит… — Она поздно спохватилась.

— Восхищаться? — зло усмехнулась княжна. — Черви откупились тобой. Ты была им сестра и дочь, а они швырнули тебя Сармату. Вот они, ваши страх и обожание. Приятно?

Нет.

— Это спасло мою деревню.

— Уверена?

Нет.

— Но даже если спасло, не мерзко ли принимать подачку от такого, — Малика скривилась, — существа? Ты, кажется, любишь легенды. Кем был Сармат?

Кригга, устроившись у стены, подтянула к груди колени.

— Княжьим сыном. Тукеры говорят, что ханским. Но он обрёл великий дар.

— Он украл его. И пытался отнять власть у человека своего рода — а каждая власть от богов. Значит, он был мятежником и вором.

Кригга ждала, что Матерь-гора содрогнётся, но этого не случилось. И тогда задумчиво наморщила светлые брови.

— Но ведь и твои предки захватывали власть, — увидев, как изогнулись губы Малики, Кригга забеспокоилась. — Разве нет?

— Хан Багсар позвал моего праотца, жившего на юге Княжьих гор, править в Гурате. Он сам окропил его лоб миро и сам подал ему венец.

Гурат недаром считался кровавым городом. Хан Багсар прибегнул к помощи могущественного чужака потому, что опасался собственных братьев. Первый князь, который даже не был прямым предком Горбовичей, разбил тукерские орды. Уничтожил приближенных к престолу изменников и отстроил Гурат ввысь и вширь.

— Мой праотец убил хана Багсара, когда тот задумал от него избавиться, чтобы получить богатый город и усмирённую степь.

Степь недолго была спокойна. Тукеры не приняли новую власть, и кровь щедро оросила Пустошь. Поэтому в тукерском языке «ксыр афат», княжьи люди, ещё означало «захватчики». «Враги». И сейчас в глубине степи существовали особые ритуалы. На праздниках тукеры сворачивали головы соколам — символу нынешних правителей Гурат-града.

Если такая власть от богов, то очень злых, подумала Кригга. Злых и великих, потому что, что ни говори, предки Горбовичей сделали «город ослепительных ханов» жемчужиной Княжьих гор. Оплотом прославленных князей. Словно услышав её мысли, Малика спросила:

— А был ли Сармат достойным правителем?

Нет. Весёлым и жестоким — да. А достойным, какую легенду ни возьми, не был. Но Кригга решила, что не её ума дело отзываться о венценосных, и промолчала.

В Матерь-горе даже тишина казалась звенящей, дробящейся о самоцветы. Кригге постоянно слышались какие-то звуки — не то далёкий, едва различимый рык, не то шарканье ног и стук капель. Шорох, шепот, дыхание в минералах. Поэтому Кригга верила, что Матерь-гора — живое существо.

— Мне рассказывали, у Сармата множество чертогов с сокровищами, — проговорила Малика. Не столько для Кригги, сколько для себя. — Я давно плутаю в горе. Я видела десятки залов, но с золотом и кристаллом — ни одного.