Год змеи - [47]

Вышла Майсара, спросила:

— Вы что, сами за рулем?

— У Панджи брат женится, пришлось отпустить, — сказал Махмуд.

— Может, Кудрат-ака нас отвезет? — Майсара глянула на мужа.

— Что ты! — воскликнул тот. — Десять человек ждут на ферме, там за каждую лопату навоза такая драчка…

— Жаль, — произнес Махмуд, обрадовавшись, однако, тому, что у Кудрата хватило ума не согласиться.

— Когда ждать, ханум? — спросил Азимов у жены.

— Как закончится совещание, — ответил Махмуд за нее, — доставлю вашу жену, не волнуйтесь. Но предупреждаю, что заседают сейчас подолгу, может, вернемся поздно.

— Холодно, не забудьте слить воду, — предупредил Кудрат.

— У меня в машине антифриз, — ответил Махмуд.

Майсара устроилась, кивнула Кудрату, а когда выехали из кишлака, спросила:

— Правда, что совещание, или…

— Что «или»? — улыбнулся Махмуд.

— Вы придумали его?

— Придумал. Лопнуло мое терпение, чувствую, что схожу с ума, а ты обещала, что после страды…

— Я помню, — перебила она его.

— Так вот, страда прошла, — он попытался обнять ее одной рукой.

— Осторожно, на дороге лед, — уклонилась она от ответа.

«А что, если мы не поедем на это совещание, — подумал он, — не станут же нас искать! А с другой стороны, не исключено, что Курбанову прикажут узнать, в чем дело, тот начнет наводить справки по телефону, выяснит, что уехали, всполошится — не случилась ли авария на дороге, поднимет районную милицию, и тогда… Впрочем, а почему бы и не сделать так, этим лишь ускорится объяснение Майсары с мужем. Будет известна конкретная причина…»

— О чем задумались, Махмуд-ака?

— О тебе думаю, о себе, — ответил он. — Чем дольше тянется неопределенность, тем, мне кажется, дальше ты становишься от меня. Боюсь потерять любимую.

— Чувствую, у нас будет время наговориться, — мягко заметила она, — а сейчас смотрите за дорогой, шоферу нельзя волноваться.

Совещание было на удивление коротким, и Махмуд воздал хвалу Случаю. С докладом выступил председатель областной плановой комиссии, а вопросов к нему ни у кого не было. Народ нынче пошел ушлый — обходится без выяснения подробностей, потому что так быстрее отпускают. Когда председатель облисполкома поинтересовался, есть ли вопросы, зал дружно ответил: «Все ясно!»

На дворе уже было темно, город зажег фонари, светились окна в домах. За тот час, что продолжалось совещание, машина не успела остыть, и мотор завелся, Как говорят шоферы, с полуоборота.

— Теперь куда? — спросила Майсара, сев рядом.

— Доверься мне, родная.

К семи они добрались до райцентра. Было уже совсем темно. Махмуд поставил машину в дальний угол двора, под деревьями.

— Опять сюда? — спросила она шепотом.

— Что же делать, если ты не хочешь войти в мой дом хозяйкой? — произнес он.

В квартире было жарко, казалось что в батареях не горячая вода, а плавленый металл.

— Я проголодалась, — сказала она.

— В холодильнике, как признался мой друг, полно деликатесов.

— Надеюсь, хозяин не обидится, если мы возьмем оттуда кое-что, — она отправилась на кухню. Открыв холодильник, ахнула:

— Сегодня у вас будет отменный ужин!

— Готовь побольше, чтобы и хозяину осталось.

Майсара готовила ужин, а он то и дело появлялся на кухне и нетерпеливо обнимал ее, целовал, мешая работать.

Она показалась ему сегодня другой, не такой, какую он знал прежде, что-то неуловимо новое появилось в ней. Она и раньше была нежна с ним, а сегодня ее нежность казалась особенной, какой-то трогательной, хрупкой.

— Странно ты ведешь сегодня себя, — сказал он напрямик.

— Соскучилась, Махмуд-ака. Хочу наглядеться, хочу наполнить свою душу вами, но это, наверное, невозможно, — ответила Майсара, и в голосе ее он услышал боль.

Майсара приготовила плов. Он был таким вкусным, что Махмуд подумал: на что мать моя мастерица, но ей далеко до Майсары. Казалось, молодая женщина вложила в него всю душу. Пока она убирала посуду со стола и мыла ее на кухне, Махмуд пил чай. А потом удобно улегся на диване и стал ждать Майсару. Она пришла, прилегла рядом, теплая и тихая, как уснувший ребенок. Молчала, словно что-то обдумывала. Затем вдруг стала целовать его. Но странно, поцелуи ее в этот раз показались ему… материнскими. Была в них какая-то осторожность, заботливость и… печаль. Подумал, что так могла бы целовать мать, провожающая куда-то сына и знающая, что уже никогда больше не встретится с ним.

— Признайся честно, — сказал он, — что с тобой происходит, родная? Не терзай меня!

— Признаюсь, ака. — Она приподняла голову, заглянула ему в лицо: — Эта наша встреча — последняя!

— Что ты сказала? — воскликнул Махмуд, не поверив своим ушам. — Как у тебя язык повернулся? Может, ты разлюбила меня!

— Может, именно это мне и нужно было сказать, Махмуд-ака, — прошептала она. — Иначе не разрубить наш узел.

— Ничего не понимаю! — Махмуд вскочил с дивана. Майсара так ошарашила его, что он лишился способности воспринимать реальность. Он ожидал чего угодно, но не такого коварства. Он согласен ждать следующей встречи месяц, два, год, но лишь бы была надежда на нее. И вдруг! — Ну почему, родная моя? Почему!

— Мне нелегко было решиться на это. Но иначе не могу, потому что я не просто женщина, а доверенное лицо тысяч и тысяч востоковцев. Они верят мне.