Год змеи - [117]

В том, что у него столько дочерей, виноват он сам. Можно было остановиться и после третьей, но он не согласился, почему-то казалось, что следующий ребенок будет сыном. Ему хотелось сына, это была боль его сердца, не дающая покоя ни днем ни ночью. Ему чудилось, что друзья тайком посмеиваются над ним, мол, неспособен Урал произвести сына, слабак. С тем, что это было определено природой жены или его самого, Бегматов не хотел считаться. Вот и стал обладателем «женской баскетбольной команды», как подшучивали товарищи. И тем самым еще больше подзадоривали его. Он как-то предупредил жену, что, пока не получит от нее сына, не оставит ее в покое, не посчитается с тем, что та каждый год будет по три-четыре месяца находиться в дородовом и послеродовом отпуске. Жена, конечно, возмущалась «тиранством» мужа, но в душе была рада.

И вот, когда уже казалось, на карьере поставлен крест, к нему приехал Ташпулатов. Собственной персоной, что сразу же возвысило его в глазах соседей и знакомых. Не к каждому заявлялся этот человек, да еще и с предложением принять должность главного инженера. Бегматов, понятно, угостил Ташпулатова, как и подобает его разумению о приеме высокопоставленных гостей, и, когда после жирного плова пошла пиала с зеленым чаем, дал согласие.

— Я давно наблюдаю за тобой, Уралбек, — сказал директор, — и должен быть откровенным с тобой, поскольку нам вместе работать. Ты отлично знаешь технику, все болячки и способы лечения, тебя шоферы, как говорится, на мякине не проведут. Ты хороший организатор технической службы, но и только. Если это хорошенько усвоишь, цены тебе не будет. А все, что говорили мне люди, думаю, не стоит выеденного яйца, я тебе верю. Поэтому и приехал сам…

И точно. Бегматов оказался прекрасным главным инженером. Навел порядок в мастерских, добился того, чтобы автомашины вовремя проходили «ТО-1» и «ТО-2», при нем заработали механические нагнетатели масла и смазки, так что люди перестали мучиться со шприцами. Словом, все технические службы работали, как часы. А это не замедлило сказаться на выходе машин в рейс. Правда, ему приходилось мириться с тем, что немало машин уходило с неисправностями, но это уже были допустимые, как он считал, отступления, от которых ни на одном автопредприятии не обойтись. Тем более, на таком. Славу его надо было поддерживать. Не только главному инженеру, но каждому, кто работал тут. Только в этом случае можно было надеяться на успех, ведь говорят, что миром можно и зайца поймать.

Ташпулатов прислушивался к мнению Урала, если у него случался конфликт с кем-то из работников, становился на его сторону, старался, чтобы авторитет технического директора, как он называл его иногда, был непоколебим, как собственный. Постепенно Бегматов забыл о своих прежних неурядицах, ему казалось, что ничего подобного с ним и не случалось, что слава неуживчивого, с большими запросами и высоким мнением о своих возможностях человека принадлежала не ему, а другому, которого он и не знает совсем. С ним начали дружить те, кто отворачивался, не хотел признавать. Одним словом, он уже чувствовал себя на коне. А когда и вовсе утвердился в этом мнении, стал критически оглядываться вокруг. Нет, его не возмущало, что успехи автобазы во многом липовые, что, если ему задаться целью разоблачить все это, никакого труда не составит; пусть, думал он, за это отвечает директор, если это записано в его судьбе, мне же нужно поступать так, чтобы, когда он соберется на пенсию, — случится же это когда-нибудь, — у начальства не было другого мнения о кандидате на его место. Для этого, наряду с добросовестным выполнением своих прямых обязанностей, нужно налаживать дружбу с людьми, не придираться по пустякам, быть доброжелательным к небольшим промахам, но вместе с тем и держать нужную дистанцию, не панибратствовать. Таких люди тоже не любят. Начальник должен быть начальником. В меру строгим, в меру требовательным, в меру всяким другим. Как сам Нурмат-ака, к примеру. Вроде бы никогда не кричит, не ругается, но достаточно сказать слово, и дела как бы сами собой делаются. И он, Урал, приглядывался к методам директора, старался подражать ему во всем, не зная, что среди шоферов успел получить прозвище «тень».

Так бы и ждал Бегматов своего звездного часа, не возмущаясь и не переча директору, если бы не появился Негмат, способный инженер, но еще не побитый жизнью, задиристый и прямой. «Этот не отступится, — подумал он, увидев, как Негмат поставил на место директорского любимчика Раимова, — надо поддерживать в нем сей пыл, авось, до большого скандала дело пойдет, а там…» Но он никак не мог представить себя на месте Ташпулатова, как не пытался, получалось жалкое подобие. Просто не бывал в его шкуре, решил он, а посижу в кресле, пообтешусь, привыкну. Начнут и ко мне ходить начальники колонн после каждой получки, будут провожать на курорты с конвертами «на мелкие расходы», а в доме так вообще изобилие наступит. Все, что нужно, доставят в свежем виде!

Ташпулатов спровадил Негмата в райком партии, и Бегматов немного приуныл, вспомнил о своей прежней тактике и работал не покладая рук. Потом наступили времена резких перемен, на место Ташпулатова пришел Негмат, чего Бегматов меньше всего ожидал, и начал ломку устоявшихся традиций, связей и всего прочего, на чем держалась слава автобазы. Бегматов, опять уже не раздумывая, стал помогать Урунову в его работе, сам вскрывал недостатки, указывал конкретных виновников. И пошло-поехало. Уже на третий месяц шоферы и обслуживающий персонал не получили премиальных. Не все, конечно, а большая часть. Те бригады, что выполняли задания, не остались без нее. Появилось недовольство, по углам стали осуждать нового директора, считали его диктатором, кое-кто «организовал» анонимки в трест и в партийные органы. Приезжали комиссии, убеждались в том, что Урунов гнет именно ту линию, которая нужна, и уезжали восвояси, даже не пожурив его.