Год змеи - [119]

На работе, выкроив несколько минут свободного времени, Негмат бегло просмотрел газету, а уж дома вчитывался внимательно в каждую строчку, подчеркивая красным карандашом наиболее острые моменты.

— Что это у вас вид нынче такой торжествующий, Негмат-ака, — спросила его Розия, вернувшись с работы и раздевая дочь Гульчехру. Она выпустила ее во двор поиграть, прошла на кухню и выложила из сумки продукты в холодильник, переоделась сама и снова появилась в зале, где сидел Негмат. — «Жигули» по лотерее выиграли?

— Ну, во-первых, женушка, я сегодня приготовил ужин, — ответил он, — а главное, ознакомился с решениями Шестнадцатого пленума ЦК Компартии Узбекистана.

Жена Негмата работает экономистом райсельхозуправления, он с ней познакомился в Ташкенте, а поженились они четыре года назад, когда он работал еще на автобазе.

— Что-нибудь интересное? — спросила она.

— Интересное? — воскликнул Негмат, наливая чай и ставя перед женой пиалу. — Ошеломительное, ханум! Вот теперь начнется настоящая работа и у нас в райкоме. — Он вкратце пересказал ей о пленуме.

— Кто бы у нас в управлении копнул поглубже, — сказала она, убирая со стола посуду. — Кругом одни приписки и сплошное очковтирательство!

— Да ну? — удивился Негмат. — А что в кишлаке можно приписать? Вот на автобазе другое дело. Тонны, рейсы, километры! И за все это незаслуженные премии.

— Один маленький пример приведу, — сказала она, улыбнувшись наивности своего мужа. Она подумала, что это, впрочем, вполне естественно, для него же сельское хозяйство — морковь, помидоры да огурцы. — Представьте себе, что коровенка местной породы дает в год тысячу литров молока.

— Тут и представлять не нужно, — сказал он, — это на самом деле так. Местная корова, что породистая коза.

— Тысяча, значит, ее потолок, верно? И сколько бы не тратили на нее кормов, какими бы высококалорийными они не были, больше тысячи литров она не даст. А у нас по району с таких вот коровенок ухитряются надаивать по две тысячи литров. И доярки получают тоже приличные премии.

— Ты что-то путаешь, родная, — усмехнулся он, — сто процентов приписки… это уж слишком. Сто литров, двести куда ни шло, но тысячу…

— Ничего удивительного, — сказала она. — Настоящую тысячу колхозы сдают на молокозавод, а приписанную списывают на телят. И все! Телята существа безъязыкие, подтвердить или опровергнуть приписку не могут, а люди соглашаются с приписками, мол, все верно, телята у нас прожорливые, как Гаргантюа, и им ничего не стоит вылакать тысячу литров молока. Боже мой, да если проверить, то все самые невообразимые приписки и совершаются на селе!

На следующий день Негмат стал свидетелем странных событий. Первый секретарь райкома и председатель райисполкома пришли мрачными, словно только что похоронили самых дорогих сердцу людей. Негмат стоял на крыльце здания, первым поздоровался с ними, а они даже не глянули в его сторону. К началу рабочего дня в райкоме собрались все члены бюро, они почти до обеда сидели в кабинете первого секретаря, о чем-то говорили. Потом члены бюро разъехались по хозяйствам.

О том, что происходило за закрытыми дверями, понемногу становилось известно людям. Первый секретарь райкома, оказывается, встревоженный за дела, поехал сам и послал в колхозы и совхозы членов бюро срочно выправлять то, что еще не потеряно, то есть не успело попасть в сводки статуправления. Это, конечно, сразу же отразилось на показателях района, но у секретаря был веский козырь — решения пленума. Мол, претворяем их уже в жизнь. Мало того, бригадира колхоза «Серп и молот» Худайбердыева, известного не только в районе, но даже и в республике, в срочном порядке обсудили на заседании бюро, исключили из партии за приписки и сняли с работы.

— Худайбердыев стрелочник, — заметил по этому поводу заведующий отделом промышленности и транспорта, непосредственный начальник Негмата Иван Кочкин, — он выполнял установки первого. И теперь страдает!

— Как это выполнял? — спросил Негмат.

— А вот так. У него в бригаде было пятнадцать гектаров лишних площадей, я сам свидетель, он не раз просил начальство учесть эту землю, а ему запрещали даже заикаться о том. Району нужен был маяк, и он был. Урожай с лишней площади распределялся на основную, потому гектар Худайбердыева был самым высокоурожайным. На Героя его метили, а сняли с треском! Вот какие дела творятся на белом свете, товарищ Урунов.

— И первый секретарь…

— Даже не поморщился, — сказал Кочкин. — И все члены бюро вели себя так, словно впервые слышат об этом.

— Я думал, только автобаза имеет возможности приписать, а вчера поговорил с женой, бог мой!..

— Все имели возможность, — сказал Кочкин, — и все использовали эту возможность.

В район приходили разноречивые слухи о том, как с треском летят со своих тепленьких мест высокопоставленные работники. Министры, их заместители, первые секретари обкомов партии и председатели облисполкомов, генеральные директора крупных производственных, аграрно-промышленных объединений. Но в самом районе все еще оставались на местах, и складывалось впечатление, что решения пленума так и не дойдут сюда. Однако вскоре убедились, что это не так. Первого секретаря райкома партии сняли сразу же после завершения хлопкоуборочной кампании. Он только и успел подписать рапорт о выполнении плана. Через день убрали председателя райисполкома. Новый первый секретарь райкома, принципиальный и честный товарищ, как утверждали знавшие его люди, поработав недели две, снял с работы двух самых известных председателей колхозов, бюро исключило их из партии, а прокуратура возбудила уголовные дела. Оказалось, что слава этих хозяйств выросла на дрожжах приписок. Но в отличие от автобазы, где от приписок что-то доставалось всем, колхозники ничего не получали, деньги от бумажных операций шли на оплату тех же операций. Получали те, кто проворачивал их. Плюс, конечно, награды, грамоты и почетные места в президиумах. У колхозников же доходы падали, и они были вынуждены больше заниматься приусадебным участком, нежели делами на общественной земле. Бюро райкома, обсуждая положение в этих колхозах, отметило, что чем больше приписывалось, тем быстрее падала производительность труда. Колхозники получали мало, вместо себя в последние годы стали присылать на работы детишек, ну, а от них и производительность соответствующая. Словом, это был снежный ком, чем дальше скатывался вниз, тем громаднее становился.